К окну подплыла крупная краснолицая женщина в бигуди и алом нейлоновом платье. Прилипшая к нижней губе маленькая незажженная сигаретка подскакивала, когда она говорила:
— Перед рассветом пару раз грузовик проезжал в ту сторону. Только в этом ничего необычного нет. Мы с Вилли спим в разных комнатах, чтобы он меня не будил. Извини, милый, хотела бы помочь, да нечем.
Джек кивнул и сменил тактику:
— Когда вы в последний раз видели покойного?
— Прошлым вечером где-то в полвосьмого. Он попросил меня погладить галстук.
— Галстук?
— Или пояс. С ним не поймёшь.
— И как он вам показался?
— Да нормально. Мы поболтали о том о сем, и он занял у нас немного сахару. Настаивал, чтобы я деньги взяла. Такой уж он был. Я часто гладила ему рубашки — на котелке с выпуклым дном, чтобы те форму держали, конечно же, — а он всегда платил с избытком. Иногда подкидывал нам деньжат, а прошлым летом отправил наших детей на школьную экскурсию в Лландудно.[20] Очень щедрый был. Настоящий джентльмен.
— Кто-нибудь его посещал?
— Он жил для себя. Всегда хорошо одевался, прямо денди. Я слышала, он был изрядный ловелас. Если подумать, то недавно к нему приходила женщина. Высокая девушка, очень молоденькая. Брюнетка.
Джек поблагодарил их и дал Вилли свою визитку на случай, если тот вдруг что-то вспомнит, затем снова вернулся во двор, где миссис Сингх все ещё искала хоть какой-нибудь ключ к произошедшему.
— Где была его комната? — спросил Джек.
Мэри показала на окно, выходившее на задний двор.
Они вошли в дом и поднялись по скрипучей лестнице. Здесь пахло сыростью, повсюду виднелась плесень, плинтуса отставали от стен. Дверь в комнату Шалтая закрывалась неплотно, и Джек осторожно отворил её. Скудная обстановка пребывала в том же плачевном состоянии, что и весь дом. На стене висели в рамках изображение яйца Фаберже и портрет Шалтая из иллюстраций Джона Тенниела к «Алисе в Зазеркалье». На полу лежал потёртый ковер, не чищенный, похоже, с прошлого века, у стены рядом с раковиной и плитой высился платяной шкаф. В центре комнаты стояло большое бюро красного дерева с небольшой кучкой аккуратно сложенных кирпичей перед ним. Болтай обычно сидел здесь. На столе помещалась пишущая машинка, какие-то бумаги, факс и два телефона. Бюллетень «Акции на выбор» за прошлую неделю был открыт на странице редких металлов, и рядом с очками Болтая покрывался пленкой нетронутый кофе в чашке. На столе красовалось в золоченой рамке фото хозяина в кабриолете с красивой брюнеткой, рука Шалтая лежала у девушки на колене. Пара сфотографировалась где-то в Вене. Джек один раз был там и узнал видневшийся на заднем плане Пратер.[21] Оба выглядели нарядными, словно только что вышли из оперы.
— Подписана?
Мэри посмотрела на обороте фотографии. Пусто.
Даже после беглого осмотра становилось ясно: Болтай не просто изучал рынок акций, но существенно влиял на него. Большая часть сваленных в кучу документов представляла собой беспорядочную мешанину сделок. В открытом на бизнес-странице номере «Жаба» от прошлого четверга Джек заметил подчеркнутые красным карандашом названия двух биржевых компаний: «Пан энд Пропалл фармасьютикалс» и «Пемзс — средства по уходу за ногами». Обе компании — открытые с ограниченной ответственностью, обе торговали средствами по уходу за ногами. При этом первая процветала, а вторая почти разорилась. Мэри наткнулась на папку с подборкой газетных вырезок, иллюстрирующих падение «Пемзса» в течение десяти лет, от первого публичного размещения акций до падения их курса ниже уровня двадцати пенсов в прошлом месяце. Джек открыл другую папку. В ней оказались накладные, подтверждающие покупку акций «Пемзса» в разных количествах и по различным ценам.
— Скупал акции «Пемзса»? — пробормотал Джек. — Откуда деньги-то брал?
Мэри передала ему пачку банковских счетов. Если сам Болтай разбился практически вдребезги, то компания «Болтай холдинге лимитед» была целехонька и стоила аж девяносто восемь тысяч фунтов.
— Нехило, — заметила Мэри.
— Да уж. А работал в такой дыре!
Джек нашёл завещание Болтая и вскрыл его. Датированное 1963 годом, оно содержало одну- единственную фразу: «Все — жене».
— Что вы на это скажете?
Мэри протянула Джеку пухлый конверт с фотографиями. На всех фигурировал Центр Священного Гонго в различных стадиях строительства. За год с лишним снимков накопилось немало, но последний показался детективу наиболее интересным: на заднем сиденье машины глуповато улыбался молодой человек. Снимал водитель, вероятно сам Болтай, и в правом крайнем нижнем углу виднелась дата — чуть больше года назад.
— Священный Гонго, — сказала Мэри, думая о церемонии открытия в субботу. — Почему Шалтай им интересовался?
— В Рединге все этим интересуются, — ответил Джек. — Тут чуть мятеж не поднялся, когда его вздумали продавать какому-то коллекционеру из Лас-Вегаса.
Они занялись платяным шкафом, где висело несколько костюмов от Армани, причём все они были сшиты по индивидуальному заказу и хранились на вешалках в виде обручей. Джек проверил карманы. Пусто. Под грязными рубашками обнаружились захватанные номера «Всемирного яичного обозрения» и альманаха «Параболические и яйцеобразные геометрические сооружения».
— Типичный хлам из комода, — заметил Джек, выкапывая из-под полного набора яиц-неваляшек видеокассеты с записями телепрограммы «Играем в школу» и кинофильма «Людвиг»[22] и зелёный брезентовый мешок для инструментов.
Он открыл его и увидел вороненое дуло обреза. Детективы переглянулись. Расследование явно выходило за рамки стандартного.
— Может, это ничего и не значит, — сказала Мэри, не желавшая тратить на ОСП ни минуты сверх необходимого. — Наверное, кто-нибудь из друзей попросил его подержать мешок у себя.
— И сколько же обрезов вы храните по просьбе друзей?
Она пожала плечами.
— Вот именно. Не слушайте вы Бриггса. Лучше вызвать отсюда опергруппу, пусть снимут с ружья отпечатки и бегло осмотрят комнату. Попросите Шенстона — он хороший парень. Что-нибудь ещё заметили?
— Тут нет кровати.
— Верно. Он здесь не жил. Пойду побеседую с миссис Хаббард.[23]
Джек направился вниз, но по пути задержался и поправил галстук перед облупившимся настенным зеркалом.
Глава 4
Миссис Хаббард, псы и кости
«Остин-аллегро» был разработан в середине семидесятых как замена очень популярному «Остину- 1100». Оснащенный хорошо зарекомендовавшим себя серийным мотором «А», он уродился гадким утенком: из-за поперечного расположения двигателя капот получился горбатым, что отнюдь не улучшало его внешнего вида. Наделенный причудливым массивным рулем, расположенным под прямым углом к приборной панели, и многочисленными уникальными чертами, включая оптимальные аэродинамические
