– Синьор хозяин, – сказал он, – брат доминиканец будет жить. Ему нужно несколько дней покоя и хорошего ухода, чтобы восстановить силы.
– О, в этом не будет недостатка, – гордо ответил хозяин. – В моей гостинице умеют заботиться о постояльцах. А что касается платы…
– Орден святого Доминико щедро вознаградит вас, – перебил Бруно и, оставив разочарованного трактирщика у постели Ромеро, вышел.
Решение Бруно отправиться к другу Алессо не изменилось. Хилю понадобится не меньше недели, чтобы поправиться, а потом он будет искать беглеца на севере, так как вряд ли подумает, что тот вернется на родину.
В Риме Бруно сел в почтовую карету, отправлявшуюся в Неаполь. Не доезжая до Марано-ди-Наполи, он остановил экипаж и расплатился с кучером, объяснив, что цель его путешествия – замок одного маркиза, находящийся неподалеку. Переждав до ночи в роще, Джордано пустился в дорогу.
Джордано пришел в деревушку Сан-Микеле на рассвете. Радость добряка Алессо была огромна. А слепой Лодовико Тансилло долго ощупывал лицо и руки Джордано, точно не веря, что перед ним его любимый ученик.
Обитатели Сан-Микеле получили строжайший наказ молчать о том, что у их патера гостит монсеньер Бруно. Монсеньер Бруно не угодил церковному начальству, и его преследуют – так объяснил Алессо прихожанам, и этого было достаточно. Если бы за Джордано явился отряд сбиров, рыбаки Сан-Микеле, как один, выступили бы на его защиту.
Бруно рассказал друзьям о том, что произошло с ним в последние месяцы.
Слушая повествование Бруно о ночной борьбе с Хилем на берегу Тибра, Алессо мрачнел все больше и больше.
– Ты радуешься, что Ромеро уцелел, а я считаю, что было бы гораздо лучше, если бы испанец погиб, – откровенно заявил он. – Ведь это – опасный и ловкий враг, он будет разыскивать тебя повсюду…
Прошло около двух недель. Джордано старался меньше показываться на людях. Преданность жителей Сан-Микеле не вызывала сомнений, но не следовало искушать судьбу, в окрестности мог появиться посторонний.
За эти дни к Джордано очень привязался Ченчо. В компании Бруно и синьора Тансилло мальчик всегда оказывался третьим. Двое взрослых и Ченчо проводили жаркие часы дня где-нибудь в уединенном уголке среди скал, укрывшись под развесистой кроной пинии. Ученый и поэт вспоминали осаду Рима и Флоренции, восстание в Неаполе, с увлечением говорили о героях Древней Греции и Рима, а мальчик слушал их с горящими глазами. В тихие вечера, когда набегавшиеся малыши и старый Лодовико укладывались спать, женщины сидели за прялками, а Алессо уходил в церковь, Джордано и Ченчо смотрели на темно-синее небо, где одна за другой загорались звезды.
Джордано вполголоса, точно боясь спугнуть тишину, говорил о необъятности Вселенной, о бесчисленных мирах, кружащихся там, в бесконечности…
Шли дни, и на мирном побережье Гаэтанского залива Джордано становилось тесно, душно, точно в тюрьме. И море, и воздух, и стройные пинии, высоко поднимавшие над скалами свои темно-зеленые вершины, и стремительный полет чаек над волной – все здесь было прекрасно. Но в этой глуши не хватало того, в чем заключался смысл жизни Бруно. Здесь некому было передать великие научные истины, которые открылись перед Джордано за долгие годы исканий и раздумий.
Молодой ученый забрал у Алессо его скромный запас бумаги и садился писать за небольшой столик, вынесенный из дому и поставленный под деревом. Бруно чувствовал неодолимое желание выразить свои мысли на бумаге, но не для того, чтобы они стали достоянием немногих избранных. Нет, его труд должен быть напечатан, пусть его прочитают тысячи стремящихся к знанию. И среди этих тысяч найдутся и такие, кто подхватит идеи Бруно и станет развивать их, совершенствовать… Ведь у науки нет предела.
Джордано поделился своими мыслями с Алессо и синьором Лодовико. Они поняли его с полуслова.
Лодовико сказал:
– Ты тоскуешь, Фелипе, и я тебе сочувствую. Твое учение о мире не совсем понятно мне, но я чувствую его грандиозность. И, конечно, скрывать его от людей нельзя. Я дам тебе хороший совет, Фелипе. Мне приходилось часто иметь дело с издателями разных городов, и я по опыту знаю: только в Венеции могут напечатать твой труд. В других итальянских государствах не стоит и предлагать: там слишком велико влияние церкви. И если уж ты решил покинуть нас, ты должен ехать в Венецию.
Алессо поддержал синьора Лодовико.
– Отец прав, – сказал священник. – И хотя мне жаль расставаться с тобой, но я понимаю, что ты не должен прозябать в Сан-Микеле. Только не подумай, что я тебя гоню… – Ронка смущенно улыбнулся.
– Алессо, милый мой, уж я тебя изучил за десять лет дружбы!
– И еще у меня к тебе просьба, – сказал Алессо. – Я хочу, чтобы ты взял с собой Ченчо.
– Ченчо?! – удивился Бруно. – Ты отправляешь со мной маленького Ченчо?
– Не такой уж он маленький, – усмехнулся Алессо. – Мы, Ронка, крупный народ. Парню можно дать все шестнадцать.
Ченчо действительно выглядел намного старше своих лет. У него было красивое круглое лицо, длинные русые волосы, большие серые глаза. Ченчо был добр, услужлив, обладал хорошей памятью и жадно стремился к знанию. За то недолгое время, что Бруно прожил в Сан-Микеле, мальчик многому от него научился.
– Видишь ли, друг мой… – Алессо немного замялся. – Отпустить тебя одного в дальнее путешествие рискованно. Твои мысли всегда витают в небесах, а с земными заботами ты – уж не обижайся! – справляешься плохо. Тебе никогда не приходилось хозяйничать. И у дяди и в монастыре ты жил на всем готовом. А когда тебе попадали деньги от синьора Саволино, они моментально протекали у тебя между пальцами. За кружку вина или кусок сыру ты способен заплатить столько, что на это семья может прожить три дня…
– И ты хочешь, чтобы Ченчо был моим казначеем? – улыбнулся Джордано.
– Да, – серьезно подтвердил Алессо. – И уж будь спокоен, в нашей семье мальчуган научился строгой экономии, лишнего сольдо не потратит зря. И еще одно: если дело дойдет до драки, Ченчо постоит и за себя и за тебя!
– Ты меня убедил, – сказал Бруно, – и я готов взять с собой Ченчо. Но мы с тобой забыли, что у Ченчо есть мать.
– Друг мой Джордано, я давно чувствовал, что ты у нас проживешь недолго. Я говорил с Виветтой, и она согласна отпустить с тобой сына.
– А сам мальчуган? Как он?
– Ну, он-то на седьмом небе от счастья. Да и может ли быть иначе?
Джордано собрал всех членов семьи и торжественно обещал заботиться о Ченчо, как о собственном сыне.
– Моя судьба будет его судьбой, мы будем делить с ним и радость и горе. И все мои знания я передам Ченчо. – Он обратился к мальчику: – Ты хочешь этого?
– О, монсеньер! – Ченчо зарделся от восторга.
Несколько дней Джордано провел в размышлениях, а потом уединился с Алессо для важного разговора.
– Друг Алессо, – сказал Бруно, – я решил сбросить монашеское одеяние и надеть светское платье.
Алессо побледнел:
– Ты знаешь, чем это грозит?
Джордано знал. Орденский устав налагал на отступника, отказавшегося от рясы, самые суровые наказания, вплоть до смертной казни. Даже раскаявшись, он подвергался строгому тюремному заключению и мог быть прощен только папой или великим магистром[180] ордена, но не ранее чем через двадцать лет.
Однако останавливаться на полдороге не стоило. Сбросив белую рясу, Бруно думал сбить с толку преследователей и затеряться в массе простых людей. А список его «грехов» и без того был велик: ему, скрывшемуся от суда святейшей инквизиции, и так грозила смерть.
Алессо в конце концов согласился с доводами Бруно и послал в Неаполь рыбака Джулио. Тот вернулся
