морде! И при этом без всякого уважения!
– «Старшина!» Да там, где мой воевал, такие старшины? сортиры чистят!
– Мой на пять дней прибыл за геройство, а твой жирует та по бабам бегать? – не останавливается Кривендиха.
– Та тю на тебя! Шоб твои куры тухлыми яйцами неслись!
– Та шоб с твоей ковбасы люди три дня блювали!
– Та шоб твоя корова ялова была!
– Та шоб тебе рот смоленой дратвой зашило!
Тося закрыла уши ладонями. Серафима продолжала удерживать ее за руку.
Глухарчане наслаждались сценой. Мужики, послушав, степенно отправились за пацанами к месту драки.
Голендухи выражали недовольство, следуя к лопухам.
– То ж разве настоящая бийка? В старое время народу много было, так не поймешь, своего ударил чи чужого. Мне кум так залепил с недогляду!
– Помнишь, когда гутовские до наших девчат приехали, а? От была бийка! Пылюга поднялась такая, шо пожарные приехали – три повозки со звоном!
– Як не помнить! У меня шишка с головы так и не сошла. От пощупай!
– А то я не щупал! Хорошее и без того довго помнится!
Серафима провела Тосю через калитку.
– Ну, подерутся… На то и хлопцы. Да за такую красуню разве двое должны биться? – пробовала развеселить невестку. – Стенка на стенку, и то мало будет!
29
Климарь, положа руку на плечо гончара, говорил ему в ухо.
– Пошли! А то придется вместо тебя дочку вести. Ты беседуй со мной, шоб вышло по-дружески!
Другая рука Климаря была в кармане. Семеренков покосился, забойщик показал рукоятку «люггера». Гончар последовал за Климарем. Никто не обращал на них внимания. Все, даже Попеленко с пулеметом лейтенанта, потянулись на пустырь глазеть на драку.
Гончар посмотрел, как уходит Тося, поддерживаемая Серафимой. Климарь тут же потащил гончара через брошенный, одичавший участок. Тося, оглянувшись, отца не заметила. Решила, что он остался у Кривендихи. В голове у нее все перемешалось от пережитого.
Семеренков покорно шел за Климарем. Пересекли безлюдный проулочек, где их облаял пес на цепи, вышли к развалюхе Рамони, а дальше начинался Лес. Забойщик уже не оглядывался, но правую руку держал в кармане. Ствол «люггера» оттопыривал ткань. Рукоятки ножей за голенищем подрагивали.
30
Соперники кружили друг против друга, растаптывая лопухи и крапиву. Вокруг собрались любопытные, в основном подростки. Лицо Валерика было в крови, глаз заплыл.
– Значит, ты меня боксою, боксою, пехота?
– Как умеем, черноморец. Как умеем!
Дыхание у лейтенанта было хриплым. Он ушел от размашистых кулаков Валерика, пригнувшись, и коротко, но уже не сильно и беззлобно ударил в скулу. Морячок засопел.
– Ничего, пехота… раз ты нечестно, по-городскому, так мы по-флотски.
Он быстро вытащил ремень из брюк и намотал на кулак, выставив вперед утолщенную свинцовой подкладкой бляху.
Получил еще раз, но, пользуясь тем, что соперник стал задыхаться и хрипеть, поднырнул и нанес удар под дых.
Иван тут же присел. А затем свалился на землю, свернувшись от боли. Кашель сотрясал его, а воздух не хотел возвращаться в легкие.
Валерик хлюпал носом, а губы плохо шевелились. Но он был настойчив.
– Вставай! Еще не кончили. Нечего стимулировать!
Он распустил ремень, и теперь бляха стала кистенем на кожатке. Морячок покрутил этим орудием над головой, но тут же полетел на согнутого лейтенанта, перекатившись через него в смятый бурьян. А там, где он только что был, стоял Попеленко и держал в руках «дегтярь», с удивлением глядя на приклад.
– От яка штука пулемет! И не стреляет, а с ног валит!
– Ты ж из меня горбатого сделал, – с натугой сказал Валерик из лопухов. – Разве ж так культурно – по хребтине?
– Извинения прошу, – сказал ястребок. – А разве культурно бить товарища командира в грудя? Там же все порането-перешито.
– А я откуда знал?
– А у меня шо, было время на медицинский разговор?
31
Иван, наконец, распрямился, не вставая с земли. Выкашлял на ладонь несколько «червячков» крови. Вытер руку о траву. Привстал, покачиваясь. Ощупал грудь, где находился самый крупный шрам.
– Чего там? – спросил морячок уже с сочувствием.
– Там ребра. Плохо срослись. Ты чего полез ее хватать? – спросил Иван.
– А чего, нельзя?
– Да мы ж сосватаны, дурень!
– Сосватаны? Кого? Как? Мне Климарь совсем другое сказал про нее! Он такое сказал… Да я ему ноги вырву и спички вставлю!
– Это вряд ли. Климарь на месте? – спросил Иван у своего помощника.
Попеленко огляделся. Насытившийся объедками Буркан сидел рядом и глядел на всех веселыми, довольными глазами.
– Собака тут, – сказал Попеленко и посмотрел на своего отпрыска. – А сам?
Васька виновато шмыгнул носом и тут же получил добрый подзатыльник.
– Где ж твоя дисциплина? – спросил Попеленко. – Вот учу патрулювать – все без толку!
Васька стремительно ринулся с пустыря, расталкивая глухарчан, которые, увидев разговаривающих Ивана и Валерика, решили, что все идет как надо, по сельским законам ссор и примирений.
– А Семеренков? Тося? – спросил Иван.
– Та я ж до вас побег! – Попеленко чуть не плакал. – Сам погибай, а командира выручай!
Лейтенант с трудом сделал несколько шагов.
– Обштопали меня, как щенка, – сказал он хрипло.
Он приходил в себя. Васька уже несся навстречу:
– Бабка Тосю вашу домой повела.
– А батько?
– Чей батько?
– Не твой. Гончар!
– Нема.
– А забойщик?
– И Климаря нема.
Иван, уже почти бежал, тяжело дыша и оглядывая все вокруг. За ним Валерик. За Валериком трусил Попеленко, нагруженный пулеметом и карабином. За Попеленко Васька. За Васькой, помахивая хвостом, Буркан.
– А ты куды? – обернулся к Ваське Попеленко. – Беги запрягай.
32
Глухарчане, толпившиеся у стола, смотрели вслед, не понимая, то ли продолжать гулянку, то ли попридержать свои здоровые намерения. Все чувствовали, что случилась более крупная неприятность, чем драка двух парней.
– Де ж Серафима? Ведь недоругались! – говорила Кривендиха Тарасовне.
– Чого доругиваться? Хлопцы уже помирились, и вам треба выпить разом, як положено!
Глумский, подвыпив, сидел, угрюмо глядя в стол.
