– Все, – он встал. – Гулянка закончилась, получили полное удовольствие.
В это время вылез из-под стола плачущий от обиды Гнат.
– Ой, Гнат, – сказала Кривендиха. – Забыли про тебя. Не покормили по-человечески. Садись!
Гнат сел и понял, что он обладатель огромного количества недоеденного. Взял кусок хлеба, колбасы и замычал. Пел что-то веселое, но грязные слезы еще не успели высохнуть на лице взрослого ребенка.
33
Серафима усадила Тосю на скамейку у стены хаты.
– Ну, шо такая напуганная? Мой дед молодой был, ой! Хто глянет на меня, сразу в драку, чистый петух. Десять разов сватался, а дрался – не сосчитать.
Тося сидела прямо, глядя перед собой. Она была все в том же платьице, шов которого слегка разъехался на боку, и запылившихся на току городских туфлях. В сарае призывно и хрипло от натуги мычала корова.
– Господи, Жданка небось не поена – не кормлена, – спохватилась Серафима. – Где тут у вас все? Лушпайки есть? А высевки? Щас запарим, щас! – она принялась растапливать летнюю печь. – Ой, краля моя, як же ты с хозяйством управляешься?
Когда Серафима, раздув печь, подняла голову, она увидела, что Тося, уже в старом сером платке, в рабочем халате, в стоптанных, с обрезанным верхом сапогах, несет в сарай полное ведро. Смуглая жилистая рука девушки напряглась, выдавая и силу, и сноровку.
Рев коровы перешел в сопение и тяжелые вздохи пьющего животного. Тося поощряла кормилицу ласковыми, похожими на ответное мычание, звуками.
– Будет хозяйка, – сказала бабка.
34
Они стояли на краю села, отсюда начинался Лес. Малинецкая дорога рассекала деревья и исчезала в гуще стволов и листвы. Лейтенант приходил в себя после бега.
Васька подогнал Лебедку стоя, крепко уперевшись босыми ногами в днище кузова.
Иван, наконец, отдышался.
– Слушай, никто в село не приходил, – сказал Иван Попеленке. – Откуда она узнала, что передать Климарю? Ведь что-то сказала… он же перед тем сидел за столом, как все. Не спешил! И вдруг – пошло- поехало!
– Нема розумного ответа, – сказал ястребок. – Тут шось не людского понимания.
Он посмотрел на Рамоню. Старец сидел на лавке у своей развалюхи, безучастный ко всему, уткнувшись подбородком в грудь. Редкие седые пряди падали на поросшие волосом уши. Не человек – часть пейзажа.
Попеленко подошел к долгожителю.
– Рамоня, ты не чуял, тут двое не проходили?
– Спит, – сказал Валерик.
Неожиданно старец поднял голову.
На Попеленко смотрели два заплывших белой пленкой глаза и, казалось, видели все, что хотели видеть.
– Весь час хтось кого-то ищет, – сказал Рамоня. – Весь час! Село невеликое, а хто-сь кого-то ищет тай не находит.
– Совсем плохой дед, – вздохнул Валерик.
Они пошли к телеге.
– Глаз нема, а вухи есть, – сказал Рамоня вслед. – И шесть зубов.
Ястребки обернулись.
– Двое проходили, – сказал Рамоня. – Семеренков-гончар, а другой той, шо редко ходит, забойщик. Гончар не хотел идти, а той командовал. В Лес ушли. По дороге.
– Да ты шо, трошки видишь? – спросил Попеленко.
– Проживешь, скоко я, носом зачнешь видеть. И вухами!
– В Лес соваться за ними – смерть, – сказал Попеленко. – В Укрепрайон повел.
Он начал круто, со скрипом, разворачивать телегу. Иван вырвал у него вожжи.
– Вперед! – сказал он, хлестнув кобылу концами вожжей. – Соскакивай, Васька!
Хлопчик спрыгнул, придерживая свои слишком вольные штанцы. Смотрел вслед быстро удаляющейся телеге.
– От погуляли, – проскрипел Рамоня. – Иди домой, ма?лой, может, при?дется кормильцем стать.
Васька посмотрел в белые глаза старца и опрометью пустился к дому.
Глава 5
«Из глины ты вышед, в глину вошед»
1
Ехали по дороге на Малинец. Лебедка уже не могла бежать. Пена стекала по ее крупу. Иван, приподнявшись, смотрел вперед и по сторонам. В самой густоте леса от пути к райцентру отделялась изрядно заросшая дорога.
Буркан, сопровождая телегу, мелькал среди деревьев.
Иван потянул вожжу. Лошадь свернула. Стало темнее. Ветки били по оглоблям, хомуту, по лицам. Здесь начинался настоящий Лес.
– Товарищ лейтенант, – сказал Попеленко, – вы ж на Укрепрайон взяли!
Иван не отвечал, наблюдая за дорогой и Лесом. Попеленко взмолился:
– Товарищ лейтенант, то ж самогубительство – туда соваться.
Но Иван лишь подбодрил лошадь вожжами. Лес обступал их со всех сторон, нависал над ними, все заметнее перечеркивая небо и закрывая свет. Буркан исчез среди деревьев, бурый хвост мелькнул последний раз и пропал.
– Собака побежала до хозяев, – сказал Попеленко. – А мы до кого?
Иван закашлялся. Вытер губы. Посмотрел на алый след на ладони. Сплюнул, проверил пулемет и закинул ремень на плечо, выставив пламегаситель вперед.
– Я готов, – морячок достал из кармана большой складной нож, раскрыл. – Со стопором. Для рукопашных боев.
У Попеленко этот вид оружия не вызвал доверия.
– Товарищ лейтенант! У нас, конечно, серьезный отряд, моряк со штопором. Но лучше сразу утопиться. Тут болото с краю.
Иван покопался в сене, сдвинутом к задку телеги. Достал противогазную холщовую сумку. Подал две «эргушки» Валерику, себе взял «лимонку», положил в карман.
– Это я шо, на гранатах ездил? – спросил Попеленко.
– Не все ж на самогонке ездить!
– Сапсанчук, он головастый, – заметил Попеленко. – Инженер! Вас, товарищ лейтенант, сами говорили, три месяца готовили, а его годков пять чи поболе. В этом… ниверститете. Такое, может, чего задумал, такий капкан!
– Меня девять лет готовили по госпиталям и в окопах, – сказал лейтенант и встал, балансируя на валкой телеге. – Тоже университет.
– Яки девять лет? Войне три года.
– На фронте год идет за три.
Валерик вертел «эргушку». Похоже, она представляла для него загадку. Иван всматривался в поросшую травой дорогу, старался рассмотреть обочины, укрытые листвой подроста. Попеленко прав. Этот Горелый, или Сапсанчук, изобретательный. Шнур пружинящий, собаки в колодцах… И там, на верстаке в УРе, детали прыгающей мины-самоделки. Надо смотреть в оба.
Пламегаситель, подрагивая, прощупывал своим черным глазом дорогу. Стайка птиц сопровождала телегу криками. Дорога становилась у?же и труднее для езды. Ветки чуть не сбивали Ивана, хотя он и без того едва удерживался на ногах: колеса скакали через корни и колдобины.
Что-то блеснуло осенней паутинкой. Луч света, пробившийся сквозь густую зелень, высветил тонкую проволочку, протянутую через дорогу.
