— Да? А зачем?
Тут Злоказов толкнул его локтем:
— Чего ты пристал? Время придет — увидишь. Это ж враг, бестолочь!
Антон замолчал.
— Форму снять, переодеться в гражданское, — приказал Недошивин.
Дотошный Антон собрался снова влезть с расспросами, но в этот раз его остановил Щусь:
— Куда ж нам светиться-то, подумай?
Уже потом, когда акция осталась в прошлом, Антон нашел вполне естественным, что «УЖАС» не афиширует эту сторону своей деятельности. Если существование врага еще могло быть принято как обязательное условие, то методы борьбы с ним могли показаться непосвященным недостаточно привлекательными. Однако Белогорский уже не видел ничего зазорного в выражении «на войне как на войне» и безропотно переоделся.
По дороге в морг Антон сморозил чудовищную глупость: предложил купить цветы — с единственной целью замаскироваться в толпе скорбящих. Но даже обычно доброжелательный Щусь поднял его на смех.
— Для сотрудника «УЖАСА» принести на похороны цветы — примерно то же, что вдове явиться в подвенечном платье, — сказал Щусь Антону. — Или обожраться окороком еврею. Как ты не понимаешь, что все наши силы направлены против идиотских, сатанинских ритуалов?
— Понял, понял, — огрызнулся Антон. — Что вы все на меня набросились?
…Возле морга уже переминались с ноги на ногу озябшие родственники покойника. Их собралось десятка два человек; вновь прибывшим не составило большого труда затеряться среди темных курток, пальто и шуб. Перед тем, как слиться с толпой, звено рассредоточилось. Сотрудники «УЖАСа» подходили по одному, ничем не выдавая знакомства друг с другом. Как и следовало ожидать, никто не спросил незнакомцев, кто они такие и откуда взялись. Отсутствие цветов тоже осталось незамеченным.
Наконец, их пригласили внутрь: в холодном, бедном помещении стоял средней пышности гроб с желтым, окоченевшим мертвецом внутри. Усопшего обступили разреженным кольцом, начались всхлипывания, сопровождавшиеся испуганным шушуканьем. Антон скосил глаза на Злоказова, державшегося в отдалении — тому с трудом удавалось удерживать на лице приличествующее случаю выражение. Недошивин глядел преимущественно в пол и лишь изредка зыркал исподлобья колючими глазками. Щусь, входя в роль, повесил голову; время от времени он быстро, непродуманно крестился. Холомьев стоял, словно проглотил аршин, и глазел по сторонам, взглядом плавая над поникшими головами собравшихся.
К общему облегчению лазутчиков, прощание, больше похожее — с учетом предстоявших обрядов — на первую встречу, не затянулось надолго. Гроб закрыли крышкой; Злоказов, уже не таясь, недобро фыркнул при виде его траурной отделки. Но мало кто обратил внимание на демарш неизвестного. Груз затолкнули в ископаемый ледяной автобус, ближайшие родственники расселись внутри по периметру, а все остальные потянулись во вторую, более комфортабельную, машину.
— Вы, простите, кем ему приходитесь? — тихо и боязливо спросила там у Холомьева безутешная дама в старомодной вуали.
Холомьев поднес палец к своему щелевидному рту и возмущенно зашипел. Дама замахала руками, прослезилась и присела на краешек сиденья в уголке.
Ехали чинно, без слов. Возле церкви высадились, мужчины сдернули шапки. Антон, не имевший привычки посещать храм, испытывал смешанное чувство почтения и раздражения. Его спутники тоже ощущали себя не в своей тарелке. С одной стороны, «УЖАС» приветствовал религию как способ пропаганды активного утверждения жизни. С другой стороны, отношение церкви ко всему, что было связано со смертью, казалось ему неприемлемым.
Вдобавок пришлось долго ждать, пока закончатся разнообразные молебны и песнопения, непосредственно с отпеванием не связанные. Пятерка пришельцев разбрелась по храму и занялась равнодушным созерцанием икон. В церкви было жарко от огня и людского дыхания; запах ладана и воска безуспешно пытался напомнить Антону о чем-то давным-давно позабытом. Тем не менее, в душе его установилось нечто сродни гармонии, и отпевание он встретил хоть и в штыки, но все же не так неприязненно, как остальные.
Недошивин — на сей раз до самого конца процедуры — уставился в пол, дабы никто не увидел его глаз. Кулаки вице-звеньевого были крепко стиснуты. Холомьев, напротив, далеко вытянул шею, чтобы ничего не пропустить и после иметь право предъявить счет по всем статьям ущерба его моральному «я». Злоказов стоял отвернувшись, а Щусь перебегал с места на место, испытывая нужду в разнообразии вообще. Когда ему это надоело, он незаметно подошел к Антону и, еле сдерживаясь, шепнул: «Анекдот. Идут похороны. Стоит толпа. Выскакивает мужичонка, подбегает к гробу, что-то сует и спешит на место. А там объясняет: „Цветов не было, так я шоколадку положил'“.
Щусь слегка согнулся, уткнулся подбородком в шарф и крепко зажмурился — его стал душить хохот. Он изредка вздрагивал и после каждого содрогания вытягивал по швам до предела напряженные руки.
Батюшка, махая кадилом, что-то задумчиво пел. Справа и слева опять раздались всхлипы, но теперь они были тише, чем в морге, сдержаннее. Антон сделал несколько шагов и очутился рядом со Злоказовым.
— Долго еще? — спросил он вполголоса.
— Уже почти все, — ответил тот несколько громче, чем требовала конспирация. — Любопытно — сколько он с них содрал, этот исусик?
Антон — ни к селу, ни к городу — хотел сказать про Париж и про мессу, но Злоказов заговорил снова:
— Нельзя ему спускать, козлу. Как закончит служить, я к нему подойду, потолкую. Пойдешь со мной?
— Сколько угодно, — отозвался Белогорский. Ему сделалось интересно, как Злоказов станет вразумлять попа.
Тот сдержал свое слово, подошел, когда покойник был отпет, к священнику и, показывая на свечи и образа, спросил:
— А скажи-ка, друг любезный, во сколько вся эта кухня обошлась родственничкам?
Поп, снявший было золоченые очки, нацепил их обратно и внимательно посмотрел на необычного вопрошателя. Решив, что отвечать не обязательно, он отвернулся и хотел идти по своим делам, но тут каблук Злоказова наступил ему на длинную, до пола, рясу.
— Ты куда? — спросил Злоказов шепотом. — Ты кем себя вообразил?
— Выйдите из храма Божьего, — с кроткой угрозой предложил батюшка. — А я помолюсь, чтоб Бог вас вразумил и простил грехи.
— Смелый, да? — Злоказов ухмыльнулся. — Погоди, дойдет до тебя очередь. Ишь, обкурили все, обрызгали, трупы облизываете…
— Уходите отсюда, — повторил тот более твердым голосом.
— Оборзел? — прошипел почитатель жизни. — Крышу позовешь? А какая у тебя крыша?
Батюшка безнадежно снял очки, протер носовым платком и улыбнулся краешком рта.
— Наша крыша — небо голубое, — сообщил он доверительно.
Неизвестно, во что бы все это вылилось, но вмешался Недошивин и увел Злоказова из храма. Взбешенный Злоказов щурил глаза, хищно скалил зубы и бормотал, что не прощается, что сделает батюшке рэкет, превратит его жизнь в кошмар, какого тот и во сне не видел. Следом за ними вышел и Антон. Гроб с телом вернули в автобус, и тот, забрав с собой еще двоих сопровождающих, покатил в крематорий, где покойника надеялись завтра спалить. Эти планы были подслушаны и приняты к сведению звеном Недошивина. Народ не расходился и праздно топтался у дверей храма. Обстановка изменилась, люди успели устать и сделались более разговорчивыми. Необычное поведение незнакомцев в церкви не укрылось от внимания многих, а дама под вуалью проявила настойчивость:
— И все-таки — кто вы будете? Мы просто никогда вас прежде не встречали…
Нехотя Холомьев отозвался:
— С работы мы будем, с его работы.
