— Ну, Шарля дураком не назовешь.
— Счастливое исключение, — поморщилась Наталья. — Только счастливое оно для Шарля, а не для тебя. Сама подумай — за такого парня любая русская красотка готова будет драться зубами и когтями. Вряд ли ты выдержишь конкуренцию. Держу пари, что сейчас твой бельгийский чукча резвится в постели какой- нибудь очередной фотомодели, а она из кожи вон выпрыгивает, лишь бы ублажить молодого богатого иностранца в надежде, что красавец атташе на ней женится.
— Ты так говоришь, потому что завидуешь мне, раздраженно сказала Гусева.
— Что, правда глаза колет?
— К твоему сведению, Шарль сегодня вечером приглашен на бридж к послу.
— Ну, разумеется, — съязвила Наталья. — Прямо-таки к послу и прямо-таки на бридж. Кстати, к послу, или к жене посла?
— Ладно, — с мрачной решимостью произнесла Алиса. — Сейчас я ему позвоню и все выясню.
Вытащив из сумочки сотовый телефон, она набрала номер. Около минуты девушка слушала длинные гудки, потом, закусив губу, сделала еще одну попытку — и снова безрезультатно.
— Что, отключил телефон? — Лиганова снисходительно похлопала подругу по плечу. — Это меня не удивляет. Ничто не раздражает мужика сильнее, чем телефонный звонок, раздавшийся в не подходящий для этого момент, особенно если звонит одна из его любовниц.
— Все, закрыли тему, — скрипнула зубами Гусева.
— На таких, как мы, не женятся, — пожала плечами Наташа. — Зато тратят на нас несравнимо больше, чем на законных жен, — и в этом есть определенное преимущество. Ладно, пойдем, а то кавалеры, наверное, уже заждались.
— Он женится на мне, — твердо сказала Алиса. — Женится, вот увидишь.
— Блажен, кто верует, — зло ухмыльнулась Лиганова. — Знаешь, что представляет собой вера? Неоправданную убежденность в не правдоподобном — не больше и не меньше. Как мудро заметил Гейне — «Случайный визит в дом умалишенных наглядно демонстрирует, что вера ровным счетом ничего не доказывает».
— Катись ты знаешь куда…
— Куда? На бельгийскую Чукотку? — язвительно уточнила Наталья.
— Приехали, — сообщил сержант Курочкин, спьяну нажав на тормоз чуть сильнее, чем требовалось.
Не пристегнувшийся ремнем Макар Швырко качнулся вперед, несильно врезавшись головой в лобовое стекло.
Храп прекратился, плавно трансформировавшись в матюги.
— Вот л-лишу тебя прав за вождение в нетрезвом виде, тогда узнаешь, — пригрозил Феде Паша Зюзин.
— Пускай все сон, пускай любовь игра, Но что тебе мои порывы и объятья? На том и этом свете буду вспоминать я, Как упоительны в России вечера, — вместо ответа фальцетом вывел тот.
— Нет, все-таки когда-нибудь алкоголь нас погубит, — вздохнул майор.
— Алкоголь и женщины, — ненадолго отвлекшись от пения, уточнил Курочкин. — Ж-женщины еще опаснее алкоголя.
— устав материться, сержант Швырко неожиданно разразился бодрым рок-н-роллом, заглушившим заунывную лирику Курочкина.
— Он как хитрый волшебник своей палкой махнет, И несет ему деньги проезжий народ, — энергично подхватил переставший сокрушаться по поводу пьянства Зюзин.
— Как упоительны в России вечера, — возвысив голос, настаивал на своем Федор.
— Неуж-жели ты л-любишь его за пол-лосатую палку? — в унисон поинтересовались Паша с Макаром. Распахнув дверцы, «гиббоны» вывалились из машины.
Сержант Курочкин сдался, присоединившись к нестройному хору товарищей:
Песня, испуганно булькнув, безнадежно захлебнулась в пересохших от ужаса глотках бравых сотрудников дорожной полиции.
Пару минут «гиббоны» провели в странном оцепенении пытаясь сообразить, не является ли посетившая их галлюцинация симптомом белой горячки.
— Черт залез на потолок, Ты не бойся, паренек, Это белая горячка К нам зашла на огонек, — дрожащим голосом заблеял Федя Курочкин.
— Я сплю, да? — цепляясь за стремительно ускользающую надежду, голосом умирающего осведомился майор Зюзин. — Скажите мне, что я сплю и это мне только снится.
— Я, кажется, тоже сплю, — шмыгнул носом сержант Швырко.
— Вы спите, вам хорошо, — позавидовал товарищам Федор. — А вот у меня, похоже, белая горячка.
Еще одна минута прошла в мучительных раздумьях. На ее исходе протрезвевшие от пережитого шока сотрудники ГИБДД пришли к заключению, что то, что находится у них перед глазами, не является ни галлюцинацией, ни фатальным последствием delirium tremens.
— Твою мать!!!
Придя к столь неутешительному выводу, майор Зюзин в отчаянии звезданул себя кулаком по лбу и глухо застонал от отчаяния.
— Действительно, твою мать, — согласился сержант Швырко, бросая сочувственный взгляд на своего начальника.
Сержант Курочкин, не находя слов, для того чтобы выразить всю глубину своих чувств, лишь изумленно икнул.
Прямо перед дверью будки ГИБДД, полностью перекрывая вход, лежал то ли труп, то ли неизвестный хохмач, решивший прикинуться трупом. Впрочем, учитывая погодные условия, трудно было предположить, что найдется ненормальный, решивший пожертвовать своим здоровьем ради того чтобы подшутить над гибэдэдэщниками.
Одетый в дорогой светло-коричневый костюм-тройку красивый темноволосый мужчина лет тридцати пяти чинно возлежал на спине в типичной позе покойника в гробу. Его лицо с опущенными веками, придавленными двумя пятирублевыми монетами, выражало спокойную торжественность, руки были сложены на груди. На одной из них красовались массивные золотые часы, на другой — перстень-печатка с крупным бриллиантом.
Длинные холеные пальцы с идеально отполированными ногтями держали горящую свечу. Ветер трепал ее нервно мерцающий огонек, как терьер только что пойманную крысу. То, что свеча не погасла на таком ветру, было поистине удивительно. Вообще все происходящее отдавало какой-то запредельной мистикой.
Единственным отличием позы элегантного покойника от классического положения жмурика, побывавшего в умелых руках сотрудников похоронного бюро, были его кокетливо перекрещенные в щиколотках ноги в бежевых носках, идеально подобранных в тон костюму. Ноги эти были облачены в матово сияющие дорогой кожей ботинки от Гуччи, стоимость которых явно превышала совокупную месячную зарплату троицы ошарашенных «гиббонов».
— Твою мать, — упавшим голосом повторил майор Зюзин.
— Откуда он взялся, а? — растерянно спросил сержант Курочкин.
— От верблюда, — мрачно цыкнул зубом сержант Швырко.
— Интересно, это он сам или его… это… ну, того…
— Ну, разумеется, сам! — голос Паши Зюзина вибрировал от убийственного сарказма. — Пришел вот сюда среди ночи, лег на порожек, свечку в руки взял, монеты на глаза положил…
— Вроде на первый взгляд следов насильственной смерти не видно, — произнес Курочкин. — Может, он
