— Раздроби его, Царь! — послышались нетерпеливые голоса.
Ребята тесно сомкнулись, окружив Царя и Ванюшку. Оба, каждый вызывающе, глядели друг на друга.
Царь решил поспорить, уверенный, что в политике он сразу же положит Ванюшку на обе лопатки.
— П-почему министров-капиталистов Керенский не выгоняет? — спросил он таким тоном, словно в этом был виноват исключительно Ванюшка.
— Выгонит. — Ванюшка не сомневался.
— З-заводы и фабрики он рабочим не отдает. Почему?
— Отдаст.
— Не отдаст, он жадина! — подала свой голос Катюшка.
— Дуреха ты! — не выдержал Ванюшка. — Никакой он не жадина. Фабрики и заводы-то принадлежат фабрикантам и заводчикам и вовсе не Керенскому.
— Чтобы отдать, надо отнять, — четко выговаривая каждое слово, произнес Царь.
— Ну и отнимет. — Ванюшка не сдавался.
— А землю крестьянам он отдаст? — спросила Дунечка Пузина.
— Отдаст! Нужна ему земля...
— А зачем он войну затягивает? — строго сдвинув брови, спросил все время молчавший Копейка.
— А мы будем воевать до полной победы.
— Т-ты, что ли, будешь воевать? — улыбаясь, спросил Царь.
Кругом засмеялись, а Ванюшка побагровел.
— Подумаешь, хвастун ты, — презрительно сказал Ванюшка, — заслужил «Георгия», так и форсит. Я, может, попал бы на войну, два креста заслужил. И если попаду, то увидишь...
Царь тоже побагровел и сжал кулаки, но потом весело рассмеялся.
— Мало каши ел, — незлобно сказал он Ванюшке, — кишка тонка, чтобы воевать.
Ребята очень дружно засмеялись, а Ванюшка, не зная, что ответить, промолчал.
— Буржуйская у тебя натура, — попрекнул Ванюшку Цветок. — А еще в нашу партию пролетариев вступил. Гнать тебя надо в шею. Соглашатель!..
Ванюшка снова промолчал. К нему подошел Копейка и, отведя в сторону, предупредил:
— Царя ты не грязни. Он кровь проливал. Рану имеет.
На этом кончился митинг. Кончился полной победой Царя. Окруженный своими единомышленниками, Типка удалился, по-прежнему дружественно настроенный к Ванюшке.
Оставшись вдвоем с преданным ему Купчиком, Ванюшка тяжело вздохнул, и они побрели по улице.
Удивляла Ванюшку уверенность Царя в правоте дела Ленина. В школе было иначе. Там учителя стояли за Временное правительство, за Керенского и то же самое внушали ребятам. По этой причине Ванюшка и не менял свои взгляды.
Заглянув от нечего делать на двор Моторного дома, они удивленно покачали головами. Цветок уже был там. Слышался его звонкий, хвастливый голос.
— Мы теперича не скобари, а де-мо-кра-ты, — объяснял он соседям.
Почему ему в голову взбрела такая мысль. Цветок и сам не знал. Но выступал уверенно, с апломбом, готовый тут же и словами и кулаками доказать свою правоту.
— А мы? — обидчиво спрашивали гужееды.
— Вы тоже, — заверял их Цветок.
Почему «тоже», никто не понял.
— Значит, ты... демократ? — спросил Левка своего друга, как-то подозрительно его оглядывая, словно тот должен был в чем-то перемениться.
— Не-ет... — Ванюшка затряс головой.
Новое слово пугало своей неопределенностью.
Левка облегченно вздохнул.
— Значит, и я... не демократ?
Ванюшка снова отрицательно затряс головой.
— Как думаешь, врет? — поинтересовался Купчик.
— Конечно.
Ванюшка не сомневался, что Цветок врет. Однако в душе появилась обида — не только от Царя, но и от хвастуна Цветка он отстал, ничем не выделяется, доказать свою правоту не может, и стало ему совсем грустно.
Царь по своей привычке не делал различия между скобарями. И на этот раз как ни в чем не бывало Типка подошел к Ванюшке и Цветку с ведерком клейстера, кистью и пачкой листовок и плакатов.
— Айда со мной расклеивать?
Кистью немедленно завладел Цветок. Ванюшка подхватил пачку плакатов, а Купчик услужливо взял ведерко с крахмальным клейстером. Не менее десятка скобарей изъявили желание помогать Царю. Был субботний день. Громко трезвонили церковные колокола. А по улице вдоль заборов шествовал Царь со своими помощниками.
— Мазила, не тут мажешь, — возмущался Ванюшка, жалея, что не в его руках кисть.
— Молчи, Керенский! — огрызался Цветок, ловко орудуя кистью, макая ее в подставляемое Купчиком ведерко. — А то я тебя так пропечатаю, мать родная не узнает.
— Кто, ты? — багровел от возмущения Ванюшка.
— Ша-а! — усмирял Царь своих строптивых помощников.
На заборах, стенах домов оставались, белея, свеженаклеенные листовки, плакаты. Призывали они свергнуть Временное правительство, разоблачали Керенского.
Ванюшка уже ознакомился с листовками. В душе он не одобрял их, но помалкивал. А Цветок открыто злорадствовал.
— Видишь? — Цветок указывал Ванюшке на листовку. — Читай и думай! Дни твоего Керенского сочтены. И твои тоже...
В защиту выступал Купчик:
— Чего ты? Не надоело тебе?
— Молчи, Милюков, — набросился на него Цветок, — пока я тебя на Дар-да-нел-лы не отправил.
Скобари посмеивались. Улыбался и Царь. А Ванюшка думал: «Ну и скотина же!» Он считал, что в последнее время Цветок очень много возомнил о себе, а Царь его совсем распустил. Цветок мог дать затрещину любому скобарю, не сочувствовавшему его взглядам, мог приписать любую позорную кличку вроде: «Корнилов! Пуришкевич! Гучков!» И обиженному не только трудно, но порой и невозможно было найти защиту. Он подходил к Купчику, брал его за пуговицу и серьезным тоном, не улыбаясь, предупреждал: «Буржуй! Ты смотри у меня!»
Самое лучшее, что можно было сделать, — это промолчать. Цветок любил покорных. Но Ванюшка не хотел покоряться Цветку. Они шли и переругивались. Ванюшка чем-нибудь хотел уколоть Цветка, тот, конечно, тоже не уступал. Со стороны можно было думать, что вот-вот вспыхнет потасовка. Но с ними шел Царь. Драка исключалась.
Неподалеку от Среднего проспекта на противоположной стороне улицы скобари увидели голоногих бойскаутов в широких шляпах, которые тоже расклеивали листовки. Обе стороны насторожились, а Цветок и Ванюшка, перестав задевать друг друга, затихли. В эту минуту они готовы были постоять друг за друга насмерть.
— Сила-то у тебя найдется? — забеспокоился Цветок, обращаясь к Ванюшке. — Вон из тех буржуев душу вытрясти!
— Давай... — Ванюшка охотно согласился. У него тоже зачесались кулаки.
— Не задевать! — предупредил Царь, видя, как у Цветка хищно раздуваются ноздри, а у Ванюшки недобрым блеском горят глаза. Царь снова приступил к делу, он спешил.
