желает этого) оторваться на почках своего подопечного, есть масса способов отравить нелюбимому подопечному жизнь. Когда подошло время вечерней кормежки, я услышал за дверью странный звук – как будто бы где-то неподалеку имелся водопроводный кран, который вдруг открыли и вода тугой струей ударила в раковину. Привлеченный мыслью о том, что граф Альфаро, подсмотрев где-то в будущих временах сие простое хозяйственное изобретение, теперь решил внедрить его у себя в замке, я подошел к окошку.
Перед дверью моей камеры стоял Жуан и, приспустив штаны, сосредоточенно мочился в мою миску. Увидев, что я смотрю на него, он широко и дружелюбно улыбнулся, приветственно помахал факелом, который держал в правой руке, однако занятия своего прерывать не стал.
Вечером, после того как на место Жуана и Луиса пришла их ночная смена, я снова приблизился к двери. Жанна уже могла прийти в себя. Мне нужно было с ней поговорить.
Я позвал ее.
Никакого ответа.
Я предпринял еще несколько попыток. Жанна так и не откликнулась, но некоторый результат мои попытки все же дали. Заключенный в камере напротив пришел в сильное возбуждение, замолотил руками по двери, попытался, пуская слюни, просунуть голову в окошко. Судя по звукам, которые я слышал, это был уже не человек, а животное, причем животное безумное. Сколько он здесь сидит, интересно?..
Мой голос привлек внимание тюремщика.
– Че орешь? – сказал он, подходя и без всякого предупреждения тыкая факелом в мое окошко. Еще чуть-чуть – и я бы остался без глаз. – Надо че-то? А?.. Надо? – Он хрипло засмеялся и еще раз ткнул факелом в окошко.
С глубоким чувством я послал его к дьяволу, отошел от двери и улегся на тюфяк.
– …Жанна! Жанна, ты слышишь меня?!. Жанна… черт бы тебя подрал… да скажи ты хоть слово!..
Это было следующим днем. Судя по ругательствам, доносившимся из конца коридора, где была комната тюремщиков, Жуан и Луис были заняты игрой в кости.
Никакого ответа на мои призывы, как и вчера, не было. Я уже начал сомневаться в том, что женщина, которую видел вчера, действительно та юная ведьмочка, которую я повстречал в Чертовом Бору. В коридоре, несмотря на свет факелов Жуана и Луиса, было темно, и я вполне мог ошибиться. Может быть, несколько деталей ее лица и делали ее похожей на Жанну – а мое воображение достроило все остальное.
– …Кто? Кто это?
Голос был слабым и хриплым. Я вцепился в прутья решетки.
– Жанна… Я – Андрэ де Монгель. Помнишь, я приезжал к вам?.. Со мной был еще слуга, Тибо. Я…
– Помню. – Ее голос стал совсем тихим, еле слышным.
Короткая пауза.
– Значит, вас тоже… – негромко проговорила Жанна.
– Как ты здесь очутилась?
– Нас с бабушкой привезли люди графа.
– Так твоя бабушка… она что – тоже где-то здесь?
– Нет, – всхлип, – ее убили… сожгли.
– Черт! Я думал, вас сожгли еще в Чертовом Бору! Как вы живы остались?
Долгое молчание.
– Бабушка… обманула их.
– Как обманула?
– Она заставила их поверить, что мы находимся в доме.
– Понятно… Я видел: они дверь подперли поленом, чтобы вы не смогли сбежать, когда зажгли дом.
– Сьер Андрэ… – Казалось, она колеблется, не решаясь сказать что-то еще. Решилась. – Простите нас. Это мы вас приманили обратно.
Какая-то странная манера выражаться…
– Ну… да, в общем-то, – согласился я, – из-за вас я обратно поехал. Я чуть Принца не загнал, чтобы поспеть в Бор раньше Луи!..
– Нет, нет… Вы не понимаете… Бабушка навела порчу на деревню, а потом приворожила вас обратно. Альфаро повелел ей.
– Что за чушь!
– Это правда.
– Я поехал обратно по собственному желанию.
– Вы и должны были так думать.
– Ерунда. Я и сейчас поступил бы так же.
Жанна ничего не сказала. В моем сознании вдруг ожил образ графа Альфаро:
«Вы действительно оказались тем самым человеком, который был нужен Мастеру… Благородным… простите, дураком».
– Если вы с графом в одной команде, почему он посадил тебя сюда?
Снова всхлипывания.
– Я не знаю, сьер Андрэ… Бабушка говорила, нас наградят…
– Вас и наградили, – зло сказал я. – Ну и как наградка? Понравилась?
Жанна снова ничего не ответила. Я выдохнул и приказал себе успокоиться. Моя злоба происходила исключительно от того, что люди, из-за которых меня чуть не угрохали в Чертовом Бору и из-за которых я поссорился с бароном Родриго, оказались в одном лагере с психом, засадившим меня сюда. Но сейчас мы с Жанной были в одинаковом положении. Надо думать, как выбираться, а не вспоминать старые обиды. Тем более гнусно вымещать их на девушке, чье положение намного хуже моего. Хотя куда уж хуже, казалось бы…
– Сьер Андрэ. – Жанна повысила голос. Она говорила скороговоркой, глотая слова и слезы. – Я не хотела, чтобы было… так. Не хотела, чтобы с деревней… что-нибудь случилось. Я всегда… Госпожа Аманда была всегда к нам добра…
– Все, закрыли эту тему. Скажи мне лучше…
Тут в шумной игре Жуана и Луиса, видимо, случился небольшой перерыв, а наши голоса привлекли их внимание.
– Эй, вы! – заорал Жуан, продвигаясь к нам и молотя дубинкой по металлическим частям дверей, мимо которых он проходил. – А ну, живо заткнулись – пока я вас сам не заткнул!
– Рискни здоровьем, говнюк! – рявкнул я по-испански. И снова перешел на южнофранцуз-ский: – Жанна, я что-нибудь придумаю…
– А-а, так это наш рыцаренок! – Жуан остановился перед моей камерой. – Это наш благородный рыцаренок воркует! – И добавил почти ласково: – Снова мочи захотел? Так могу устроить. У меня этого добра еще много!
– Верю, – согласился я. – Ты полностью из этого «добра» состоишь.
– Вот и нахлебаешься вдоволь, – подумав, пообещал Жуан и подошел к камере Жанны. – А ты, шлюха, если еще хоть слово скажешь – такое тебе устрою, что ангелы на небесах заплачут кровавыми слезами! Поняла?! Поняла, спрашиваю?!.
– Да… – прошептала Жанна.
…Нам удалось переброситься несколькими словами вечером, когда принесли котелок с отбросами, которыми кормили нас, а Луис начал ругаться со слугами из-за каких-то луковиц. Как я понимаю, раз в неделю каждому заключенному полагалась луковица – еще одно проявление гуманизма нашего любезного графа. Луковиц заключенные, естественно, никогда не видели – их забирали себе тюремщики. Суть ругани Луиса с кухонными работниками сводилась к тому, что те принесли слишком много гнилых луковиц.
– Жанна!
– Я слышу, Андрэ. Прошу вас, говорите тише, иначе меня снова изобьют.
– А за что тебя… вчера?
На пределе слуха я различил ее горестный вздох.
