старого мира'), Троцкий пытался сгладить ее неблагоприятное впечатление на советского читателя, заявляя в примечании: '…статья написана была в тоне вызова национально-кружковому мессианству интеллигентских кофеен'[93]…
Чтобы показать пренебрежительно-покровительственное отношение Троцкого к русской культуре и истории (по крайней мере до революции), приведу несколько фрагментов из этой статьи. Начинает анализ Троцкий, как всегда, необычно: 'История вытряхнула нас из своего рукава в суровых условиях и рассеяла тонким слоем на большой равнине. Никто не предлагал нам другого местожительства; пришлось тянуть лямку на отведенном участке. Азиатское нашествие — с востока, беспощадное давление более богатой Европы — с запада, поглощение государственным левиафаном чрезмерной доли народного труда, — все это не только обездоливало трудовые массы, но и иссушало источники питания господствующих классов. Отсюда медленный рост их, еле заметное отложение 'культурных' наслоений над целиною социального варварства'. Все эти рассуждения вроде бы правильны, но они нужны Троцкому для унизительных филиппик в адрес российской знати: 'Какое жалкое, историей обделенное дворянство наше! Где его замки? Где его турниры? Крестовые походы, оруженосцы, менестрели, пажи? Любовь рыцарская? Ничего нет, хоть шаром покати… Наша дворянская бюрократия отражала на себе всю историческую мизерию нашего дворянства. Где ее великие силы и имена? На самых вершинах своих она не шла дальше третьестепенных подражаний — под герцога Альбу, под Кольбера, Тюрго, Меттерниха, под Бисмарка… Бедная страна Россия, бедная история наша, если оглянуться назад. Социальную безличность, рабство духа, не поднявшегося над стадностью, славянофилы хотели увековечить, как 'кротость' и 'смирение', лучшие цветы души славянской[94] .
Ни согласиться, ни простить подобного русофобства нельзя. Оно не просто ошибочно, но и оскорбительно. Разве 'менестрелями' и 'пажами' измеряется мощь и мудрость культуры? Без боязни ошибиться скажу, что главный показатель культуры — высота ее нравственности. После революции Троцкий был более осторожен в оценках российского прошлого и его культуры. Но, отмечая (и справедливо!) отставание российского быта, городской цивилизации, других атрибутов наступавшего машинного века, Троцкий не смог по-настоящему разглядеть своеобразия и самобытности русской истории и культуры, которой совсем не обязательно во всем походить на Европу.
Эти оценки, оскорбительные для россиян, проистекали, по моему мнению, от переполнявшего Троцкого чувства интеллектуального превосходства над окружающими, которое он не умел даже скрывать. Не потому ли у Троцкого никогда не было очень близких друзей? Троцким можно было восхищаться, слушая его речи, читая его памфлеты, но его нельзя было любить: он говорил, рассуждал, писал, находясь как бы на пьедестале, созданном им самим. Лишь в конце жизни, загнанный буквально в угол сталинскими охотниками, Троцкий заметно изменился, по-своему тосковал о родине, часто обращался к ее истории, перебирал в памяти блестящие созвездия русских писателей, поэтов, мыслителей, художников. Время способно менять все…
Чтобы писать о культуре, жить литературными интересами интеллигенции, следить за издательской деятельностью, Троцкий поразительно много читал. Он обладал способностью 'скорочтения' и одновременно скрупулезно изучал те книги, которые были ему особенно нужны или произвели на него сильное впечатление. Уже в начале 1921 года кроме библиотеки в поезде по указанию Троцкого в Москве специально для него создается еще одна. В записке управляющего делами Предреввоенсовета Бутова к Доброклонскому (Московский окружной комиссариат по военным делам) предписывается:
'При Секретариате Предреввоенсовета Республики т. Троцкого организована библиотека по военным, политическим и экономическим вопросам. Количество книг достигает 20 000 экземпляров и, кроме того, все время прибывает пополнение… Ссылаясь на телефонные переговоры с Вами, прошу временно командировать для библиотечных работ не менее 3-х человек, подходящих во всех отношениях для выполнения означенных работ…'[95] По распоряжению Троцкого заведующий 'библиотеками и литературным снабжением Агитпропа ЦК РКП' А.Сольц регулярно направляет в кабинет Троцкого все новинки, какие удается получить или обнаружить в стране или за рубежом. Вот, например, 13 октября 1922 года Троцкому положили на стол следующие поступившие книги: А.Ф.Керенский 'Издалека', Дионео 'Пестрая книга' (часть первая и вторая), А.Н.Толстой 'Китайские тени', Г.И.Шрейдер 'Нужды деревни', П.И.Новгороддев 'Об общественном идеале'[96]. Тот же Сольц через две недели доставил Троцкому уже около сотни книг. Назову хотя бы некоторые, которые были отмечены Троцким:
А.Гельфер. Охрана здоровья рабочих подростков.
М.Вольфсон. Очерки обществоведения.
Н.Евреинов. Оригинал о портретистах.
К.Гольдони. Комедии (том второй).
О.Шпенглер. Прусачество и социализм.
А.Белый. Поэзия слова.
А.Бригин. Оргийный хмель.
К.Гамсун. Соль земли.
Е.Корж. Устройство охотничьих заказников.
Г.Зиновьев. Четвертый Конгресс Коминтерна.
К.Каутский. Общественные инстинкты.
С.Лурье. Антисемитизм в древнем мире.
З.Коценельбаум. Денежное обращение.
Обвинительное заключение по делу эсеров.
С.Первупгин. Вольные цены и покупательная сила рубля в 1917–1921 гг.
П.Керженцев. Принципы организации.
Е.Браудо. Ницше — философ-музыкант.
А.Белый. О смысле познания.
В.Белов. Американизация русских железных дорог.
Архив истории труда в России (книга пятая).
В.Вудд. Мировая катастрофа и немецкая философия.
Далее следовали доставленные Троцкому последние номера журналов и подшивки газет: 'Современное обозрение', 'Красный печатник', 'Промышленность и торговля', 'Техника и экономика', 'Пролетарий', 'Юный пролетарий', 'Красный командир', 'Красная артиллерия', 'Еженедельник петроградских академических театров', 'Красная Армия', 'Коммунистическая революция', 'Торговый бюллетень', 'Красный воин', 'Театр', 'Борец за коммунизм', 'Октябрь', 'Книга и революция', 'Красная казарма', здесь же 'Социалистический вестник', который меньшевики начали издавать в Берлине [97].
Думаю, что даже неполный список книг, журналов и газет, которые выходили в Республике через пять лет после Октябрьской революции, свидетельствует о разнообразии интересов одного из архитекторов русской революции. Это интеллектуальное богатство российской культуры Троцкий искренне стремился направить на трансформацию революции в сторону, по его выражению, 'культурничества'. Именно поэтому он всячески пытался провести революцию быта, обрядности, речи. В своей книге 'Вопросы быта', вышедшей в 1923 году (позднее она вошла в двадцать первый том собрания его сочинений), Троцкий писал: 'В чем наша задача ныне, чему нам нужно научиться в первую голову, к чему стремиться? Нам нужно научиться хорошо работать: точно, чисто, экономно. Нам нужна культура в работе, культура в жизни, культура в быту. Господство эксплуататоров мы, после длительной подготовки, опрокинули рычагом вооруженного восстания. Но нет такого рычага, чтобы сразу поднять культуру. Тут нужен долгий процесс самовоспитания рабочего класса, а рядом с ним и вслед за ним и крестьянства'[98].
Троцкий, зная о скептическом отношении значительной части интеллигенции, не принявшей Октябрьскую революцию, к этим 'культурническим планам', с сарказмом отвечает: 'В своем практическом осуществлении революция как бы 'разменялась' на частные задачи: надо починить мосты, учить грамоте, понижать себестоимость сапога на советской фабрике, бороться с грязью, ловить мошенников, проводить электрические провода в деревню и пр. и пр. Некоторые интеллигентские пошляки, из тех, у которых мозги набекрень (они считают себя по сей причине поэтами или философами), уже заговорили о революции тоном великолепного снисхождения: учиться, мол, торговать (хи-хи) и пришивать пуговицы (хе-хе). Но
