– До приятного! – поклонился в свою очередь Цветинский, и они разошлись в разные стороны.
Но Тубини остался на месте и, только когда Цветинский достиг конца коридора и вышел, повел Кулугина дальше.
Они спустились по витой внутренней лестнице и остановились перед маленькой дверкой.
Сердце Кулугина забилось еще сильнее. Один шаг – и он очутится с Надей наедине. Он уже чувствовал, что она тут, за этой дверкой.
– Если бы не ваша находчивость при встрече с этим офицером... – начал было Тубини, но Кулугин не мог дольше выдержать.
– Отворяйте, отворяйте скорее, – мог только проговорить он.
– Вы бы не увидели ее, но теперь вы увидите, – все-таки докончил неумолимый поэт-итальянец и добавил скороговоркой, отворяя дверку: – Я останусь здесь, чтобы сторожить; в случае чего – я вам дам знать.
Та, которую жаждал увидеть Кулугин, сидела на софе, склонив свою пудренную головку, словно прислушиваясь.
Кулугин вошел и увидел ее. Он увидел ее всю, сразу такой, как была она, и все заметил: и мушку на правой щеке, и вытянутые на коленях руки, и ножку, обутую в атласную розовую туфельку, и выражение ее лица, не испуганное, не смущенное, но скорее задорное и улыбающееся.
– Вы позволили мне видеть вас! – заговорил он, приближаясь. – Это служит залогом моего счастья... Благодарю вас!..
– А вам очень хотелось меня видеть? – спросила она.
– И вы еще спрашиваете! Кто увидел вас, тот вечно желал бы любоваться вами...
Кулугин говорил, в сущности, тем языком, которым объяснялись тысячи молодых людей его времени, но ему казалось, что он придумывает нечто новое и говорит совсем особенное.
– Любоваться вами, – повторил он, – и кто увидел вас хоть однажды, никогда не забудет...
– Даже если с ним случится то же, что и со мной?
– Что именно?
– Такая же потеря памяти. Вот я все забыла, что было прежде со мной.
– Я слышал об этом. Так вы, правда, ничего не помните из прежнего?
– Ничего, ничего не помню...
«Тем лучше, тем лучше, – думал Кулугин, – в этом мое счастье и заключается, сама судьба явилась моей союзницей против Бессменного!..»
– Так и не нужно помнить, – подхватил он вслух. – Зачем вам вспоминать прошлое, когда в ваши годы можно думать еще о будущем? А это будущее явится для вас прекрасным и чудным!
– Кто знает!..
– Иначе быть не может, потому что вы сами прекрасны...
Она улыбнулась.
– Вы так же хорошо умеете говорить, как...
– Как что? – переспросил он.
– Как... носить костюм капуцина...
– Я благословляю этот день и эту встречу, – сказал Кулугин. – В этот день и в этом костюме я встретил вас.
– А я – вас, – ответила она.
– И вы меня заметили, запомнили?
– Как видите. Ведь это случилось после пожара, когда я помню уже все, что случилось.
– Надежда Александровна! Не говорите так! Вы меня с ума сводите...
– Сходите, если вам нравится; или, впрочем, нет, я боюсь сумасшедших.
– А вы бы не хотели бояться меня?
– Нет. Да вы, хотя и сильный, но не страшный. Впрочем, я и сумасшедшим не боюсь вас...
– Разве, по-вашему, я уже сошел с ума?
– Конечно. Разве не признак безумия то, что вы делаете? Вы рискуете, например, приходить сюда, зная, что ждет вас, если вас здесь заметят.
– Что бы меня ни ждало, я на все готов, меня ничто не испугает. Но если вы считаете безумием, что я пришел сюда, то вы, которая приняла меня...
– То я, которая приняла вас, тоже рискую? Вы это хотите сказать?
– Нет! Господь хранит вас! Я хочу сказать, что если я безумец, то вы одна можете излечить меня.
– Ну, для этого лучше обратитесь к графу Фениксу; это по его части излечение недугов.
– Граф Феникс поможет нам. Я пользуюсь его расположением, и благодаря ему, как вам известно, я здесь перед вами сегодня.
– А вы верите во всемогущество графа так же, как этот старый итальянец Тубини?
– Вы хотите, чтобы я говорил откровенно? Да? Тогда я скажу вам: не знаю, могу ли верить ему, но убежден, что он ловкий человек, иметь которого своим покровителем вовсе не худо.
– Что он ловкий, в этом я не сомневаюсь, но меня удивляет в вас одно, что, если вы поняли графа Феникса, то, значит, у вас удивительная способность распознавать людей.
– Значит, тем лучше и справедливее мои похвалы вам. Если я умею распознавать людей, то не ошибаюсь, говоря вам, что вы прекрасны.
– А может быть, именно тут-то вы и ошибаетесь. Может быть, я вам кажусь вовсе не тем, что я есть, и вы думаете...
– Я ничего не думаю, я вижу! Достаточно взглянуть на вас, чтобы сказать, что лучше вас нет.
– Правда ли это? Поглядите хорошенько, повнимательнее.
– Я и так не спускаю с вас глаз.
– И не разочарованы?
– Напротив, если это только возможно, очаровываюсь все сильнее и сильнее. Вы не только хороши, как ангел, но и умны, и наблюдательны...
– Вы начинаете говорить тоном графа Феникса, когда он пророчествует, – засмеялась она вдруг. – Мне так и кажется, что вы сейчас станете предвещать будущее.
– Отчего же мне и не предвещать его? – улыбнулся Кулугин в свою очередь. – Граф Феникс не имеет, кажется, исключительной привилегии на предсказания. Может быть, и я смогу что-нибудь предречь.
– Попробуйте!
– Я гадаю по руке, – сказал, продолжая улыбаться, Кулугин, – позвольте мне вашу.
Она протянула ему руку. Он стал разглядывать.
– Так сказать, что ждет эту ручку в будущем? По крайней, мере, в очень близком...
– Говорите!
– Да только то, что ее поцелуют! – вдруг проговорил Кулугин и припал губами к маленькой розовой ладони.
Она не отдернула.
Он поднял голову медленно, тихо и, посмотрев ей в глаза, сказал, чувствуя, как вся кровь кинулась ему в голову:
– Вот видите, мое предсказание сбылось.
Она ответила ему не словами, а вспыхнувшим, блестящим взглядом и сейчас потупилась. В дверку послышался легкий стук.
– Стучат! – проговорила она. – Итальянец дает знать, что пора...
– Неужели уже пора? Когда же снова можно увидеть вас? Например завтра. Завтра я опять дежурным здесь, и, согласитесь, было бы жестоко с вашей стороны, если я, находясь под одною с вами кровлей, не увижу вас.
– Ну, тогда завтра, я не хочу быть жестокой!
– Опять итальянец проводит меня?..
Стук в дверь повторился.
– Да, итальянец проводит вас, а теперь идите, он, кажется, теряет терпение.
Кулугин остановился с протянутой рукой.
