– Другую, на прощанье, левую!.. – проговорил он с мольбой в голосе.
– Вы иначе никогда не уйдете! – словно сердясь, сказала она и протянула ему другую, левую руку.
Он поцеловал руку и выбежал из комнаты.
Похищение
На другой день вечером, около одиннадцати часов, когда совсем стемнело и короткая летняя петербургская ночь вступила в свои права, Цветинский стоял в кабинете светлейшего и разговаривал с ним.
– Почему ты думаешь, что именно сегодня? – спросил Потемкин, собрав со стола бумаги и запирая их в ящик.
– Потому что сегодня дежурным во дворце Кулугин, ваша светлость.
– Кулугин? Ага! Знаю!.. Разве он с ними заодно?
– Он в близких отношениях с графом Фениксом. И потом, я вчера встретил его здесь, во дворце. Он был у Тубини и выходил вместе с ним.
– Не нравится мне все это, очень не нравится! – проговорил Потемкин. – Ну что же, если думаешь, что сегодня, тогда садись в свою обсерваторию!
– Приходится, ваша светлость!..
Они подошли к массивному книжному шкафу. Цветинский отпер его. Шкаф был пуст – книги и полки были сняты и убраны. Цветинский, придержав рукой шпагу, шагнул и влез в шкаф.
– Ты не задохнешься здесь? – спросил Потемкин.
– Ничего, затворяйте, ваша светлость!
Дверца затворилась.
– Тебе видна комната и слышно? – нарочно негромко проговорил Потемкин.
– И слышно, и видно, – ответил глухой голос Цветинского из шкафа. – Я нарочно проделал на высоте глаза отверстие заранее.
– Ну хорошо!..
Потемкин подошел к столу и позвонил.
Немедленно явился дежурный Кулугин.
Светлейший, словно припоминая, какое дать ему приказание, остановил на нем долгий, пристальный взгляд.
Кулугин не сморгнув выдержал этот взгляд, а потом почтительно наклонил голову.
– Вели тушить огни везде во дворце, – приказал Потемкин, – а в кабинете сам присмотри за этим. Да скажи, чтобы все тихо было. Я спать иду, – и, взяв подсвечник с зажженной восковой свечой, он направился к своей спальне через внутреннюю дверь кабинета.
Через четверть часа весь кабинет погрузился во мрак, воцарилась мертвая, ничем не нарушаемая тишина; только в дежурной комнате осталась гореть единственная лампа, да большой маятник висевших здесь часов равномерно отбивал каждый размах свой.
Пробило половина двенадцатого.
Две фигуры – одна женская, другая мужская – пробирались в этой темноте и тишине. У дверей кабинета светлейшего они остановились.
– Я боюсь, – сказала женщина, – боюсь дежурного.
– Дежурным сегодня Кулугин; в крайнем случае, если он заметит нас, мы откроемся. Вас он не выдаст.
– Я предпочла бы, чтобы был кто угодно, лишь бы не Кулугин.
– Теперь поздно рассуждать. Идемте!
– Идите вы один. Я останусь сторожить у двери.
– Но я один ничего не сделаю. Я не знаю секрета ящика. Вы должны идти со мной.
– О, господи! – вздохнула женщина и вошла в кабинет.
У ее провожатого был потайной фонарь в руках.
Он отворил его в кабинете. Тотчас же при слабом мерцании этого фонаря они кинулись к бюро. Женщина на ощупь отыскала розетку, надавила ее, отперла ящик, ее спутник выхватил все, что было в нем, и большими, широкими шагами направились они к двери назад.
Вдруг женщина остановилась и схватила за руку провожатого.
– Слышите? Я различаю какой-то шум...
– Это вам кажется, ничего нет!..
– Как будто сюда, к нам, идет кто-то...
– Просто мышь пробежала...
Они вышли уже из кабинета в приемную.
Фонарь был вновь затворен, и здесь, в темной приемной, они ощутили чувство, какое вдруг испытывает человек, инстинктом открывший, что в той же комнате с ним есть еще кто-то посторонний и страшный.
Вот оно! Ожидаемое случилось, и страх оправдался и не прошел даром.
– Кто тут? – окликнул голос Кулугина.
Они притаились, замерев на месте.
Но Кулугин искал их в темной комнате и приближался на ощупь.
Вот он все ближе и ближе подходит к находящимся в комнате. Он почувствовал, что нашел, и схватил руку, державшую фонарь.
Немедленно началась тихая, беззвучная, но упорная борьба.
– Кулугин, вы? Это – я, я, Надя, с итальянцем Тубини, – проговорила женщина. – Тише, не поднимайте шума!..
– Что вы здесь делаете? – строго спросил Кулугин.
– Сейчас я объясню вам, проведите меня в вашу дежурную. Там вы один, никто не может увидеть нас?
– Никто. Комната совсем пуста.
– Тогда ведите...
Сегодня утром у них было второе свидание.
Кулугин с дежурства, рискуя ответить за это, был проведен итальянцем в кабинет к Наде. Опять они говорили очень мило, опять он целовал у нее руки, и Кулугин ушел еще более влюбленный, чем прежде.
Теперь, когда он ввел ее в дежурную, она быстро обернулась к нему и проговорила:
– Неужели вы не понимаете, зачем я здесь?
Кулугин молчал, испытующе глядя на нее.
– Да чтобы увидеть вас! Я из-за вас пришла сюда! – пояснила она. – Вы не рады? Тогда мы назад уйдем...
– Вы пришли сюда из-за меня? – переспросил Кулугин.
– Ну да, конечно, а вы чуть не подняли сами же тревоги из-за этого и напугали моего бедного итальянца. Посмотрите, на что он похож...
Тубини стоял бледный на пороге комнаты с фонарем в руках. Лица на нем не было. Однако бумаги он успел спрятать за пазуху и стоял испуганный, дрожащий, но, видимо, уже догадавшийся, какой оборот хотела придать делу Надя, и потому несколько успокоенный.
– Я насилу уговорила его проводить меня сюда, – продолжала она. – Правда, я не ожидала такой встречи!
– Но и я не ждал вас, – возразил Кулугин. – Простите!..
– Хорошо, я прощаю. Идите же к себе, – обратилась она к итальянцу, – и оставьте мне фонарь на всякий случай... Я вернусь одна.
– Вы хотите вернуться одна? – проговорил Тубини. – Лучше я останусь за дверями и подожду.
– Но в таком случае вам долго придется ждать, – сказал Кулугин, – потому что скоро я не выпущу отсюда Надежды Александровны.
– Как не выпустите?
– Нам нужно поговорить, и очень серьезно.
Такого тона она, видимо, никак не ожидала от Кулугина, и это сразу смутило ее.
