— Как сажа бела! — ответил Тарасов и достал из кармана приготовленные чеки.
— Вячеслав, я от тебя не ожидал, ты же не дух, — с укором сказал фельдшер.
— Не тяни, мне нужен гепатит.
— Ладно, но чур, не обижаться, — сказал сержант, забирая деньги. Он вышел из дежурки и через минуту появился с мензуркой желтой жидкости.
— Только не здесь, выйди в умывальник.
— Что я, мальчик?! — попытался было храбриться Тарасов, но фельдшер был непреклонен.
— Ладно, только я сначала проверю…
Тарасов достал из кармана военный билет, раскрыл его и вытащил крошечный кристаллик, лежавший между страницами. Фельдшер скептически смотрел, как Тарасов осторожно бросил его в мензурку. На поверхности появились фиолетовые круги.
— Не делай вид, что что-то понимаешь. Свежак, я же не обману друга.
Тарасов вышел в умывальник, открыл кран, выдохнул, собираясь с духом, и опрокинул в рот содержимое мензурки…
… Фельдшер был прав, отправив его в умывальник. Как видно, природой человеку не дано без рвоты пить чужую мочу, даже если очень хочется.
Тарасов прополоскал рот, выпрямился, увидел участливо глядящего на него фельдшера, вспомнил отвратительный вкус мочи и его снова вырвало.
— Не волнуйся, дело уже сделано, теперь недельку подожди, — похлопал его по плечу фельдшер.
— А побыстрее? — спросив Тарасов, отдышавшись.
— Для этого надо иметь очень сильную волю, — серьезно ответил фельдшер.
— Спасибо, ты настоящий друг, — в тон ему ответил Тарасов и вышел из медпункта прямо в солдатскую толчею у столовой. Он чувствовал легкую слабость, желудок его был уже свободен от скудного обеда. Слабость дарила легкость мысли, он шел в строю и улыбался, думая, что еще день-два и Мих-Мих его уже не достанет…
…А Мих-Мих и не думал о нем. Он думал о том, что все идет одно к одному, подтверждая его гипотезу. В самом деле, за полгода четвертая рота дала целый букет происшествий. Почин положил рядовой Кошкин, который в карауле на вилле главного военного советника попытался украсть на продажу в болгарском посольстве запасное колесо от «лендровера» . Затем на той же вилле в течение двух недель парни из второго отдела КГБ в инфракрасных лучах фотографировали тех, кто ночью крадется от виллы к воротам посольства ФРГ. Куча средств и людей, затраченных на операцию, дали плевый результат — поймали с поличным молодого солдата Столбцова, который канистрами продавал высокооктановый бензин генеральского «мерседеса» афганцам, охранявшим посольство ФРГ. Никакими угрозами не удалось добиться от Столбцова, кто же его послал. Потом в роте обнаружилась кассета, на которой на таджикском языке было записано, как перейти границу с Пакистаном и к кому обратится там за документами. И был еще рядовой Цыплухин, о котором Михал-Михалычу даже вспоминать было тошно…
Словом, все это было неспроста. Такой букет происшествий с политическим душком. Корни, корни надо обрубать…
И вот — Найденов. То, что «Гулаг» именно у него обнаружен, это был самый весомый аргумент. И вот теперь — учит солдата английскому языку. Зачем?
После того, как изъял «Гулаг» , Михал-Михалыч сказал об этом замполиту Джафарову. Тот страшно перетрусил, потому как сам был на крючке: Мих-Мих отнял у него машинописную копию лекции некого профессора Углова о вреде пьянства, в которой довольно прозрачно намекалось на то, что советское правительство своей политикой чуть ли не поощряет пьянство… Да и за Джафаровым тянулась сомнительная история, касающаяся пропажи девяноста тысяч афганей, якобы изъятых, по словам пленного духа, на боевых… Джафаров в тот же день прибежал в четвертую роту, рассадил всех на политмассовую работу, провел беседу, после чего раздал всем солдатам листки бумаги и предложил ответить на вопрос: кто такие Сахаров и Солженицын? С облегчением он потом собирал бумажки. Из всей роты положительный ответ дали только двое. Их ответ был одинаков, вероятно один списал у другого: «Сахаров и Солженицын- два солдата из «полтинника» , осужденные на четыре года лишения свободы за зверское избиение солдата-связиста в инфекционном госпитале.»
Тогда Михал Михалыч зашел с другой стороны, со стороны командира батальона, который хотел поступить этим летом в Академию генштаба, поэтому был до посинения лоялен.
— Товарищи офицеры! На будущей неделе наш батальон привлекается на боевые действия в Логарском ущелье. Предположительно, наша задача будет следующей…
Комбат показал пальцем на светлое пятно ущелья южнее Кабула. Офицеры батальона, собранные в штабе на еженедельное подведение итогов, без интереса посмотрели на карту, кнопками приколотую к стене.
— В течение недели карта будет висеть здесь. Я объявляю конкурс на лучший замысел. Вот расчет сил и средств, вот предположительные базы противника, а вот — ближайшие караванные тропы в Пакистан…
Комбат нес эту галиматью, скользил взглядом по головам офицеров, тоскливо ждавших конца совещания, а сам боковым зрением все время держал под прицелом Найденова-заинтересуется тот картой или нет, особенно караванными тропами. Тот подвел, не заинтересовался. Комбат ему тоже не доверял, хотя причина для недоверия у него была пустяковой: после вывешивания возле туалетов плакатов с ослом в воспитательных целях, Найденов предложил оклеить стены сортира памятками и наставлениями, чтобы солдаты впустую не проводили там время.
Еще более осложнило работу по просвечиванию личности Найденова то, что не далее, как вчера, тот подошел к Мих-Миху и, выражаясь блатным языком, «вложил» , что Олегов по пьяни проболтался о том, что какая-то санитарная машина с майором во главе сдала индусам масла на четырнадцать тысяч.
— Тоже мне, принципиальный коммунист нашелся, — зло подумал о Найденове Михал-Михалыч. Этот поступок противоречил стройной гипотезе о том, что причина политической крамолы в четвертой роте — в замполите роты, ставшем не на тот путь, сбившемся с верных ориентиров.
Чтобы укрепиться в своих догадках, Михал Михалыч на следующий день снова вызвал к себе Найденова.
— Ты слышал о том, что Костиков, которого ты заменил, купил «Шарп-777 «на деньги, привезенные контрабандой из Союза?
Найденов пожал плечами.
— Что-то такое слышал, что якобы через месяц после отпуска он купил аппарат за тридцать тысяч.
— Но на одну получку такого не купишь?
— Естественно.
— Значит?…
— Все возможно.
— Пиши!
— Что? — испугался Найденов, — Я ничего не знаю о том, что было за год до моего приезда в Афганистан!
— О чем говорили, то и пиши. Я продиктую: «По существу заданных мне вопросов могу сообщить следующее: считаю, что Костиков мог через месяц после отпуска купить аппаратуру только на ворованные или контрабандные деньги.»
Найденов был в отчаянии. Отказаться было невозможно, он был по рукам и ногам повязан «Гулагом» , отказ означал бы, что на его службе поставлен крест, а служить еще хотелось. Написать — еще больше увязнуть, бумага явно провокационная. Причем, нацелена, возможно, против него самого. Он взял протянутый лист, согласно кивнул головой и написал продиктованное, заменив слово «считаю» на «слышал мнение» .
— Разрешите идти?
— Иди, конечно, — Михалыч ответил ласково и отпер ему дверь. Только когда Найденов ушел, он заметил искажение текста, который должен был «повязать» Найденова в том или ином отношении. Весь
