канитель. Здесь — совпадает, и здесь — совпадает, а здесь — нет, да ерунда, описка, наверное…
Он бормотал себе под нос, жадно вглядываясь в цифры, которые по обе стороны границы должны были, но никак не хотели совпадать. Партия яблок, которая готовилась на отправку, как он и ожидал, в накладных была помечена первым сортом.
— Ну, ладно, давайте закусывать что- ли, — предложил Олегов опешившей компании, небрежно бросив копии накладных на стол. Седой кивнул, тяжело опустился на стул, а Назар Назарович шагнул к столу с бумагами, жадно схватил копии, привезенные Олеговым и бегло, опытным взглядом, просмотрел их.
— Копии не заверены… — попытался было он возразить, но седой с досадой махнул рукой, давая команду сесть за стол.
— Может, по чуть-чуть… — неуверенно спросил он, но на этот раз неуверенность была не наигранной.
— Ладно, но только моей, — твердо сказал Олегов и достал из дипломата бутылку. Максим с оскорбленным видом поставил обратно на стол бутылку «Столичной» , которой он уже успел открутить белую головку.
— Максим, ради Бога, не обижайся, — усмехнулся Олегов, скручивая пробку своей бутылки. — На, разлей.
Пробку Олегов бросил в урну для бумаг, под столом, как он ее не разглаживал, крохотная дырочка от укола шприцем оставалась видна.
— Короче, кто вас послал, я не знаю, да вы и не скажете, — начал седой, когда все молча проглотили первую стопку, — но я хочу знать, что нужно лично вам?
Вот оно, подумал Олегов, и плевать мне и на Афган, и на армию, и на ту девку.
— Мне нужна машина, — коротко ответил Олегов.
— В каком смысле?
— Хотел бы купить машину, да нет денег, — с простодушным видом пояснил Олегов.
— Вы переоцениваете наши возможности, — недовольно произнес седой, махнув рукой Максу, чтобы то наливал еще.
— Я ничего у вас не прошу, — промычал Олегов, рыба была превосходна, такой он не ел никогда. Он старательно жевал, чтобы заглушить остроту вдруг возникшей досадной мысли, что не умеет выдавливать взятки, и поэтому ему никак из колеи не выбраться.
— Единственное, что я могу предложить, так это мой «УАЗик» , мотор отличный, списать — никаких проблем, — угрюмо предложил седой. Он не верил, что откупившись от Олегова, он решит все проблемы. Хапнет деньги, махнет в Кабул да и заложит, думал он, ошибаясь.
— Надо подумать, — кивнул Олегов Максиму, чтоб тот разливал.
— Да вы икорки попробуйте, — предложил седой, подавив зевок.
— Не ем, противно, — отказался Олегов.
— Признаться, и я эту парашу не люблю, — с отвращением произнес седой и ткнул окурком в блюдо с черной икрой, промахнувшись мимо ложки Назара Назаровича, в которую он явно метил.
В животе у Олегова забурчало. «Там у меня целая аптека, «— подумал он.
— Извиняюсь, туалет у вас…
— Максим проводит, — махнул рукой седой и сладко зевнул. — Пардон, а бумажки свои?
— Да ладно вам, свои же люди, — с укором посмотрел на него Олегов и, шатаясь, побрел за Максимом.
… Еще раз посмотрев на часы, Олегов решил, что пора выходить. В кабине туалета он просидел почти полчаса. Он осторожно приоткрыл дверь и выглянул в коридор — там, не теряя бдительности, на стуле спал Максим.
Олегов, стараясь не производить шума, пошел к выходу. На крыльце он огляделся. В стороне, на складах, копошились грузчики, контора стояла на территории складов. Беспечной походкой Олегов подошел к «УАЗику» , также беспечно обошел его по кругу, разглядывая и при этом соображая, наблюдают ли за ним из окна или нет. Пусть думают, что к машине прицениваюсь, подумал Олегов и ругнул седого и Назара Назаровича, — жлобы!
Лениво, но тихо открыв дверь, Олегов сел на место водителя. Завел. Тронулся. Впереди было двое ворот. Внутренние, деревянные, обтянутые колючей проволокой, были открыты, наружные — заперты.
Черт с ними, зло подумал Олегов, прибавляя скорость, если здесь начальство не уважают — буду таранить! Таранить не пришлось, из караульного помещения выбежал старичок — охранник и торопливо открыл дверь машине начальника.
… Вечером он был уже в Ташкентском аэропорту, который опять его поразил многолюдностью и толчеей. Вдоль всех стен вповалку лежали и сидели люди. Олегову стало тоскливо, когда он прошел мимо закутка, где традиционно кучковались те, кто летел «оттуда» . Он подошел к огромному, во всю стену, расписанию рейсов, выбирая, куда бы полететь, и, вдруг увидев, что к справочному бюро пробивается Максим в сопровождении двух рослых парней, понял, что кроме Кабула ему лететь некуда… Было в этой мысли и отчаяние, была и светлая, радостная нотка.
ГЛАВА 30
Сначала был неприятный холодок внутри — доклад о поездке в Фергану, затем радость — Гаури, затем леденящий холод — отец прислал испуганное письмо о том, что кто-то прислал бандероль, в которой оказался нож. Острый, с длинным лезвием нож, — и больше ничего…
— …Разве тебе мало заплатили за работу?
— Это не было предусмотрено, — нервничал Олегов.
— Так чего ты хочешь?
— У вас очень большие возможности, вы должны что-то сделать!
— Мы ничего тебе не должны.
— Но сделайте хоть что-нибудь! Иначе я сам…
— Даром ничего тебе не будет, учти.
— Я отдам обратно все деньги, что получил за Фергану!
— Даже так? А удвоить их не хочешь?
— Не понял…
— Еще работенка подвалила, Михаил. Ты парень не из робких, как раз для тебя. И батю твоего оставят в покое, и капитальчик свой удвоишь. Идет?…
… В полку жизнь шла своим чередом: наряды, караулы, строевая, боевые… Капитан Моисеев, командир роты, обиделся, что Олегов опять собрался в какую-то командировку, из-за обилия нарядов офицеры были нарасхват.
— Да, ладно, Гена, я всего на две недельки, да и не в Союз, а где-то при штабе, на вакантной должности.
— Как всегда, в штабах полный штат, а то что в ротах некомплект — никого не волнует, — ворчал Моисеев.
…Дулась и Гаури, когда он сказал, что опять едет в командировку.
— И что, ни разочек не сможешь за полмесяца появиться?
— Как же я из Ташкента раньше вырвусь? Никак…
Ночи были уже холодные, первые лучи солнца высветили свежий снежный покров на вершинах Пагмана, а взлетная полоса Кабульского аэродрома была еще в сумерках. «УАЗик» быстро прошелестел шинами по бетону и притормозил возле самолета «АН — 24 «, стоявшего чуть в стороне от основной стоянки.
— Стой, кто идет, — неуверенно раздалось из-за шасси. Часовой был в растерянности — устав уставом, но в машине наверняка начальство.
— Начкара зови.
