чуть не проворонил момент, когда включили зеленый и сзади требовательно загудели клаксоны. Он рванул с места, так что ее голова грациозно дернулась — все, что она делала, даже не по своей воле, любое ее движение отличалось змеиной грацией; она недовольно поморщилась.
— Можешь поаккуратнее? Зачем ты отпустил сегодня Толю? Ты давно не был за рулем. А он замечательно водит.
— Он заедет за нами около часу ночи, мы так договорились…
— Да? — Она повернулась к нему. — А ты уверен, что я высижу до часу? С этими твоими слюнявыми занудами?
— Зато твоя коллекция обожателей снова пополнится… — Его раздражение нарастало. Надо что-то делать. Во всем нужна система противовесов. То есть нужна вторая женщина. Чтобы чувствовать себя независимым от первой. — Это кто такие? — Он внимательно следил за дорогой. Краем глаз заметил, как из обогнавшей их «тоёты» на них оглянулись. В том числе водитель, которого сосед подтолкнул локтем. — Ты их знаешь?
— Как мне все надоели. — Ирина демонстративно отвернулась. — Теперь не отвяжутся… Как увидят, что еду с пожилым…
Она искоса посмотрела на него: не обиделся ли? Краем глаза он увидел их — по моде чернобородых, коротко остриженных, молодых, наглых… Стиснув зубы, Альча — а именно так, по-лагерному, ощущал он себя сейчас — бросил свою машину вправо, «подрезав» «тоёту», отчего у заглядевшегося на Ирину водилы не выдержали нервы, и он, боясь столкновения, вильнул левее и уже там врезался-таки в стоявший у обочины «жигуль».
— Круто! — Она оглянулась. — Просто класс! Вот за что я тебя до сих пор терплю… — И засмеялась, обвив руками его шею.
Он прибавил газу, чтобы поскорее убраться с места аварии. Несколько раз беспокойно оглядывался. Потом, вместо того чтобы свернуть на Садовое, повернул в ближайший переулок и там остановил машину.
— Ты чего? — спросила она, сомкнув тонкие брови. — Мы и так опаздываем.
Не говоря ни слова, он ударил её по лицу. Она охнула, схватилась за щёку, потом рванула от себя дверцу машины.
— Ещё добавить? — спросил он, грубо оторвав её руку от рукоятки двери.
— За что? — всхлипнула Ирина.
— Знал бы за что — за ноги бы подвесил и два часа раскачивал, — сказал он, скаля зубы. — А села к старикашке в машину — нечего глазки строить разным соплякам!
Она смолкла, снова зарылась своим нежным лицом в мех шубы, потом обняла его.
— Ну прости… Сама не пойму, как это получается. Не хочу, а смотрю на мужиков так, что они чёрт знает что могут подумать. Проклятая привычка! Вот сейчас ты ударил меня, можно сказать, ни за что… И это не в первый раз. Ладно, я виновата… Но всё равно. В следующий раз я уже не прощу. Ты это тоже запомни. Пока я с тобой живу, и ты сам знаешь, от каких предложений отказалась…
— Ты про Пантюхова, что ли? — насмешливо спросил он. — Да он же голубой!
— Он — бисексуал, если тебе это о чем-то говорит. Но дело не в этом: просто он не мог мне дать того, что можешь дать ты.
— Опять ты про это… — вздохнул он. — Ну сделаю я тебе это, сделаю, будешь у меня петь по всем каналам радио и телевидения!
— Ну вот, это опять ты смеёшься… — снова обиделась Ирина.
— Никто не смеется, — сказал он, нетерпеливо гладя рукой головку рычага передачи. — Но только я в этом ни черта не понимаю! А все, кто тебя слушал, говорят, что голоса у тебя никакого, хотя слух, в общем-то, есть…
— Это они торгуются, — сказала она. — Прямо так никто правды не скажет, неужели непонятно? А вот добавишь, ещё лучше — удвоишь… Неужели у меня данные хуже, чем у Нонки?
Он закрутил головой. Отпустил сцепление и нажал на газ.
— Мы опаздываем, — сказал он. — Сама же говорила. Вот там я сведу тебя кое с кем. С ними и договаривайся. А меня уволь…
— Смотри, как бы вправду не уволила, — негромко произнесла она, глядя перед собой.
— Что? — не понял он. — Я не расслышал.
— Ничего, проехали, — сказала Ирина. — Давай побыстрей, а то действительно опоздаем.
Он пожал плечами, коротко взглянув на часы. Приезжать позже других было нежелательно. Могут не так понять. Мол, не тот пока статус и так далее… Особенно это нежелательно, если нужные люди уже будут на месте. Еще рано заставлять их ждать. Еще не известно, как они посмотрят на Ирину. Захотят ли помочь или заполучить ее себе в койку. С этим в последнее время — стихийное бедствие. Чем больше у человека денег, тем сильнее желание перетрахать всю Москву, включая область. В бане на иного посмотришь — у него там, между ног, на раз посс… осталось, брюхо на нос лезет, а туда же! И бабы у него — лучшие из лучших. И все ему мало. Все время в поиске. Даже не сексуальная революция, а сексуальная, блин, лихорадка…
Он искоса посмотрел на Ирину. Черт ее знает, чего ей на самом деле надо! Прежде об эстраде даже не заикалась. Пока ее подружка, эта чертова Нонка, которая их и познакомила, вдруг не запела по третьему, московскому каналу! Первый вопрос, который Ирина задала после того, как вышла из шока, был неожиданным: «Ты с ней спал? Только не отпирайся. Всё равно узнаю».
Ну было дело. Только это ничего не значит. Он тут ни при чём. Мало ли с кем он спал… Все они по телевизору запели, что ли? Тут ещё голос надо иметь и кое-какие данные… Чтобы хотелось её слушать, а не тащить в койку. Ибо мужиков это отвлекает. Мешает объективно воспринимать.
А редакторы музыкальных редакций — сплошь женщины. И девиц, от вида которых у начальства начинается обильное слюноотделение, как у собаки Павлова, а «молнии» на брюках при этом расстегиваются сами, они ненавидят всеми фибрами души. И красоткам остается в лучшем случае идти работать в ночной клуб. Чаще всего стриптизёрками. Ирина туда не пойдёт, это как пить дать. Она предпочтёт богатенького старичка. Во всяком случае, куда богаче, чем он, Седов, лагерная кликуха Альча, который там, на нарах, не ведал, не гадал, что когда-нибудь будет сидеть за рулем такой машины в компании такой вот… при взгляде на которую до сих пор сохнет во рту, как у десятиклассника.
Такую попробуй удержи… Но он сможет. Он ведь не только шоу-продюсер. Он умеет кое-что ещё, чего не умеют эти мокрогубые мальчики, бывшие комсомольские чинуши, для которых он чужак. У них все схвачено и расставлено, они держат Бога за бороду. Он для них не конкурент, видали и не таких. Только вот им бы задуматься над загадкой, почему к нему так липнут бабы. Им бы насторожиться, им бы понять, что это неспроста. Что бабы нюхом чуют его внутреннюю силу, которую им, шибздикам, не постичь.
Почему он, некогда администратор Москонцерта, погоревший на левых деньгах с левых гастролей, уцелел-таки в борьбе за место под солнцем в нынешнем шоу-бизнесе, причем уцелел, действуя фактически в одиночку — без протекций и связей, давно оборванных, ибо, когда он оттуда вернулся, прежних, кого он знал и кто знал его, уже не было. Пришли эти мальчики в модных пиджачках, со следами от отвинченных комсомольских значков на лацканах, со своими одноклассницами, которые потом все, как одна, перебывали в его постели, — так он им мстил за их насмешки и самонадеянность…
И вот теперь он, Александр Седов, сорока трёх лет от роду, начинает новый этап своего возвышения. Он до сих пор не может, как бы ни старался, наверстать упущенное за те лучшие годы, проведенные в лагере. Женщины, даже лучшие из лучших, не сумели избавить его от этого ощущения безвозвратности упущенного.
И вот совсем недавно он понял, чего ему не хватает: чтобы эти мальчики боялись его. Смотрели ему в рот. Ему нужна власть над ними. Власть вообще. Не власть денег, а скорее власть булата. «„Все куплю“, — сказало злато. „Все возьму“, — сказал булат». Пушкин был прав. За булатом — последнее слово.
Вот только от Ирины он не может отказаться во имя этой цели. Хотя и понимает, что она может только помешать. И от этого никуда он не денется. Так и будет тащить на себе груз своей привязанности к этой девице, от которой не сможет уже избавиться, равно как и от своих лагерных комплексов.
— Ты о чём молчишь? — спросила она.
— Не отвлекай.
