При неверном свете очага Збигнев внимательно пригляделся к Митте.
«Пан Езус, что они с ней сделали!»
В комнате стало точно темнее от горящего очага. В углу о чем-то шептались счастливые Франц и Уршула. Збигнев сидел у ног Митты и не мог отвести от нее глаз.
За окнами начинало сереть. Рассвет был холодный и туманный. Роберт привел людей с конями. Копыта лошадей были обернуты рогожей.
Первым на дорогу выехал Генрих, за ним – Збигнев, обхвативший правой рукой безжизненную Митту, за ними – Франц с Уршулой, далее скакал Роберт с десятью вооруженными братьями.
Дорога казалась пустынной. До самого восхода солнца ни одна душа не попалась им на пути. Наконец повеяло свежей, такой знакомой Збигневу прохладой, лицо обдуло соленым ветерком.
Лес поредел, перешел в мелкий низкорослый кустарник, а за ним открылась песчаная гладь с волнистыми грядами дюн. Лошади с трудом переступали по песку.
До побережья оставалась всего какая-нибудь миля, когда из-за песчаного холма показался небольшой разъезд латников.
– Орденская застава! – сказал Роберт. – Скачите вперед! Там уже вармийские владения. Франц, вперед! Мы с братом Генрихом постараемся их задержать…
Не будь с молодым шляхтичем Митты, он никогда не оставил бы в такую минуту товарищей… За голову Генриха Орден назначил большую плату… Выехав вперед, Збигнев нерешительно оглянулся.
– Жердь, не мешкай! Давай шпоры коню! – что было сил закричал Генрих.
Повернув назад, он крикнул своим вооруженным хлопцам:
– За мной, братья! Руби антихристов!
– Бей их! Бей! – раздалось со всех сторон.
Зазвенело оружие.
Збигнев еще раз оглянулся. Митта на руках его застонала, и он пришпорил коня.
Пригнувшись к луке и прижимая к себе беспомощную девушку, он летел так, что ветер свистел у него в ушах.
Вот все слабее и слабее доносился до Збигнева лязг сабель, крики, ржание лошадей. Он еще раз оглянулся, но ничего уже не было видно – ни Генриха, ни его братьев, ни орденских латников.
Рядом скакал Франц с Уршулой. Рука Франца была в крови. Збигнев поднял голову и прислушался. Мерный внятный шум донес до него ветер.
Впереди было море. У берегов белели паруса рыбачьих лодок.
– Спасены! – сказал Франц.
Заботливо подстелив теплый плащ, Збигнев молча и осторожно опустил Митту на влажный песок.
Глава шестая
ВРАЧЕВАТЕЛЬ ТЕЛА И ДУШИ
Не так долог путь от дома пана Суходольского до Широкой улицы, но, пока Франц и старый слуга пана Вацлава Юзеф добирались туда, они успели заглянуть не в одну корчму, попеременно угощая друг друга.
– Как будто здесь, – объявил Юзеф, остановившись у небольшого каменного дома с деревянным мезонином.
Над входной дверью красовалась вывеска, на которой маляр изобразил старца в высокой, как у звездочета, шапке, держащего в одной руке чашу с извивающимися вокруг нее змеями, а в другой – огромную клистирную трубку. На животе старца было начертано по-латыни и по-немецки: «Прославленный доктор медицины из Падуи Иоанн Санатор».
Вдруг из-за двери донесся пронзительный детский плач. Озлобленный женский голос завопил:
– Подержи хоть одну минуту этого выродка! Дармоед! Только жрать да спать умеешь!
Что-то с грохотом упало. Дверь распахнулась раньше, чем Юзеф успел постучаться. На пороге показалась маленькая изможденная женщина, неряшливо одетая, в туфлях на босу ногу. В руках у нее было ведро с помоями. Не заметив в пылу раздражения стоявших у двери посетителей, она с размаху выплеснула все содержимое ведра за порог.
– Пся крев! – только успел крикнуть Юзеф, отскакивая в сторону.
– Ведьма сушеная! – пробормотал сквозь зубы Франц, вытирая лицо.
– Кого вам? – закричала женщина. – Эй, Ганс! Тут к тебе пришли!.. Да входите же, что вы стоите!
Удушливый смрад ударил в нос Юзефу и Францу, как только они вошли. Был это не то запах несвежих детских пеленок, не то восточных благовоний, не то лекарств и притираний, но скорее всего – немытой посуды и давно не проветривавшегося жилья.
В большой комнате, которую с удивлением рассматривали посетители, на столе действительно громоздились горы грязной посуды, колбы, реторты, на табурете у окна лежал раскрытый фолиант, а на нем стояла тарелка с недоеденной кашей. Над столом тучами носились мухи.
У давно не открывавшегося, серого от пыли окна стоял невысокий пожилой человек с ребенком на руках.
Юзеф поклонился и солидно начал:
