вспорхнувшей птицы, деревья стояли неподвижные, как декорация. Бедняга Йорик. Я знал его. Аркадий представил череп на каждом дереве. Что-то призрачное сделало пируэт на фоне деревьев. Поколыхалось, как носовой платок, и умчалось.
– Белая ласточка, – сказал Алекс. – За пределами Чернобыля таких немного.
– Браконьеры сюда забредают?
– Нет, они знают места получше.
– А вы?
– И мы знаем, устоять трудно – мы тоже понемногу браконьерим. Видели бы вы этот лес зимой – земля покрыта снегом, как живот безобразными шрамами, и деревья яркие, как кровь. Люди называют этот лес рыжим или волшебным. Звучит как сказка, не так ли? И не волнуйтесь – ведь власти постоянно твердят: «Соответствующие меры будут приняты, ситуация находится под контролем…»
Они проехали вдоль рыжего леса к месту, засаженному молодыми сосенками. Алекс выскочил из грузовика и сорвал веточку.
– Посмотрите, какой чахлый и уродливый кончик. Из этого никогда не вырастет дерево, только куст. Но это шаг в правильном направлении. Администрация рада видеть наши новые сосны. – Алекс распростер руки и объявил: – Через два с половиной века здесь все будет чистым. Кроме плутония – он исчезнет спустя двадцать пять тысяч лет.
– Есть на что надеяться.
– Я тоже так считаю.
И все-таки Аркадий обнаружил, что ему стало легче дышать, когда рыжие сосны уступили дорогу смешанному лесу из ясеней и берез. У подножия дерева Алекс развел в стороны высокую траву, чтобы открыть проход, ведущий к клетке, в которой, как показалось Аркадию, скорчилась полевая мышь.
– Clethrionomys glareolus, – сказал Алекс. – Полевки. Или, может быть, суперполевки. Скорость мутации среди наших маленьких друзей ускорилась здесь примерно из-за тридцати факторов. Может быть, в следующем году подсчитают. Одна из причин столь быстрой скорости мутации у полевок состоит в том, что полевки размножаются очень быстро, а радиация действует на растущий организм гораздо сильнее, чем на взрослый. На кокон радиация действует, а на бабочку нет. И вот вопрос: как действует радиация вот на этого приятеля? – Алекс открыл верх клетки и поднял полевку за хвост. – Ответ: ему безразличны радионуклиды. Он боится совы, лисы, ястреба. Он мечтает о еде и теплой норке. Зверек думает, что радиация – это самый крошечный фактор, влияющий на его выживание, и он прав.
– А для вас какой самый важный фактор выживания? – спросил Аркадий.
– Позвольте вам кое-что рассказать. Мой отец был физиком. Он работал на одном из тех секретных заводов на Урале, где хранилось ядерное топливо. Израсходованное топливо все еще обладает высокой радиоактивностью. Внимания безопасности уделялось там мало, и топливо взорвалось – взрыв был не ядерный, но химически очень грязный и радиоактивный. Все делалось тайно, даже зачистка, которая оказалась быстрой и небрежной. Тысячи солдат, пожарных и специалистов пробирались через развалины, включая физиков под предводительством моего отца. После здешней аварии я позвонил ему и сказал: «Папа, хочу, чтобы ты сказал мне правду. Твои коллеги по уральской аварии, как они?» Отец немного подумал и ответил: «Они все умерли, сынок, все до единого. Из-за водки».
– И поэтому вы пьете, курите и разъезжаете вокруг радиоактивного леса?
Алекс бросил полевку обратно в клетку, которую заменил на пустую.
– Допускаю, что по статистике все перечисленное вредит здоровью. В индивидуальном же плане статистика вообще ничего не значит. Думаю, что меня, вероятно, схватит в когти какой-нибудь «ястреб». И еще думаю, вы, Ренко, очень похожи на меня. По-моему, вы ждете своего «ястреба».
– Может быть, «ежа».
– Нет, уж поверьте, определенно «ястреба». А теперь немного прогуляемся.
Алекс нес ружье, а Аркадий клетку. Шаг за шагом лес вокруг них менялся – от чахлых деревьев к более высоким и более крепким букам и дубам, в их кронах весело щебетали птицы.
– Вы когда-нибудь встречались с Пашей Ивановым или Львом Тимофеевым? – спросил Аркадий.
– Знаете, Ренко, некоторые люди оставляют проблемы позади, когда входят в лес. Они общаются с природой. Нет, я никогда не встречал ни того, ни другого.
– Вы были физиком. Поступили, как и они, в Институт высоких температур.
– Они были старше, учились до меня. Почему все сходится на физиках?
– Это дело поинтереснее, чем банальный домашний скандал. Хлорид цезия – это не столовый нож.
– Вы можете разжиться хлоридом цезия во множестве лабораторий. Учитывая экономическое состояние страны, вы, вероятно, уговорите ученого откачать немного хлорида на свои нужды. Люди крадут даже боеголовки, не так ли?
– Для перевозки хлорида цезия потребовался бы профессионал, верно?
– Любой приличный специалист. На атомной электростанции все еще трудятся сотни специалистов для поддержания ее в рабочем состоянии. Слишком многих вам придется опрашивать.
– Если человек, использовавший цезий в Москве, тот же самый, который убил здесь Тимофеева, разве это не сузило бы поле розыска?
– Сузило бы до сотен специалистов.
– Не совсем так. Специалисты живут в часе езды отсюда. Они ездят на электростанцию поездом, отрабатывают свою смену и возвращаются домой. Они не бродят вокруг зоны. Нет, человек, который перерезал Тимофееву горло, является сотрудником охраны, самоселом или браконьером.
– Или ученым, живущим в зоне? – спросил Алекс.
– Возможно. – Но маловероятно, подумал Аркадий. В Чернобыле не вели никакой особой научной работы. Все сводилось к очистке территории и мониторингу.
– Цезий – это слишком сложный способ убить кого-то или свести с ума.
– Согласен, – сказал Аркадий. – Дело в том, что, несмотря на угрозу жизни, ни Иванов, ни Тимофеев не обратились в милицию или собственную службу безопасности, а это заставляет предположить, что они получили некое послание.
– Тимофееву перерезали горло. Ну и где же таинственное послание?
– Может быть, оно лежало там, где нашли Тимофеева, – у входа на деревенское кладбище. Либо Тимофеев приехал из далекой Москвы лишь для посещения кладбища, либо кто-то приложил немало усилий, чтобы Тимофеев там оказался. Кто заметил перерезанное горло?
– Думаю, кто-то из побывавших в рефрижераторе. Могу сказать вам, что люди очень огорчились, узнав, что в нем находится труп. Им пришлось потом все очищать.
– Тогда зачем идти в рефрижератор, если не для опознания тела?
– Ренко, я и подумать не мог, сколько следственной работы основывалось на беспочвенных предположениях.
– Вот именно.
Теперь их окружали высокие деревья. Тени стали глубже. Корни на земле переплелись в замысловатые узлы. Аркадий пробирался сквозь гигантские листья папоротника, и ему казалось, что вокруг снуют такие же пауки, саламандры и змеи. В конце концов, Алекс остановил Аркадия на краю ярко освещенной солнцем поляны с распустившимися маргаритками, тут и там алели маки. Алекс жестом велел пригнуться и затаиться, а потом показал в дальний конец поляны, где стояли, обернувшись назад, два лося с темными, подернутыми влагой, глазами. Аркадий никогда не находился так близко к лосям на воле. Самка и самец с широко поставленными рогами, настоящий охотничий трофей. Тревога в их глазах отличалась от спокойных, равнодушных взглядов их собратьев в зоопарке.
– Тучные, потому что пасутся в садах, – прошептал Алекс.
– Неужели мы все еще находимся в зоне? – недоверчиво спросил Аркадий.
– Да. То, что видишь с дороги, – это жуткое зрелище – Припять, мертвые деревни, рыжий лес, но значительная часть зоны выглядит вот так. А теперь замрите.
Лоси продолжали спокойно стоять, когда Аркадий поднялся во весь рост. Они вздрогнули, но не тронулись с места.
