Он ничуть не обиделся на молчание, подумал только, что, очевидно, Женя ходил в парк с отцом и именно так они проводили день. Логика ребенка, видимо, заключалась в том, что если его отец приходил сюда раньше, то обязательно придет снова. Главное – помнить этот день до мелочей. Женя был угрюмым солдатиком, защищающим последний оплот памяти, и ему скорее всего казалось, что любое сказанное Аркадию слово заглушило бы и затуманило образ отца. Улыбка была бы таким же предательством, как сделка с врагом.
На обратном пути из парка зазвонил мобильник Аркадия. Это был прокурор Зурин.
– Ренко, что вы сказали Хоффману вчера вечером?
– О чем?
– Вы знаете о чем. Где вы находитесь?
– В парке культуры и отдыха. Я отдыхаю. – Аркадий следил взглядом за Женей, который воспользовался случаем еще раз обойти фонтан.
– Расслабляетесь?
– Пытаюсь.
– Отдыхаете, потому что вчера вечером были так взвинчены и что-то показалось вам странным, не так ли? Хоффман хочет вас видеть.
– Зачем?
– Вы сказали ему вчера вечером нечто, чего я не слышал, потому что все остальные ваши предположения были полной бессмыслицей. Это самоубийство – однозначно.
– Значит, вы официально установили, что Иванов покончил с собой?
– А почему бы и нет?
– Если вы удовлетворены, тогда не понимаю, зачем я вам, – уклончиво произнес Аркадий.
– Не скромничайте, Ренко. Именно вы открыли эту банку с червями. И вы закроете ее. Хоффман хочет, чтобы вы довели дело до конца. Не понимаю, почему он не возьмет да не уедет домой.
– Насколько я помню, он сбежал из Америки.
– Он хочет получить ответы еще на несколько вопросов. Иванов был евреем, да? Я хочу сказать, что его мать была еврейкой.
– И что же?
– Я просто говорю, что они с Хоффманом два сапога пара.
Аркадий выжидающе молчал, а Зурин подумал, что следователь ждет команды.
– Я выполняю ваши распоряжения, прокурор Зурин. Что прикажете? – Аркадий хотел ясности.
– Который сейчас час?
– Шестнадцать.
– Прежде всего заберите Хоффмана из квартиры. А завтра утром приезжайте на работу.
– Почему не сегодня вечером?
– Утром.
– Если я заберу Хоффмана из квартиры, то каким образом попаду потом туда?
– Лифтер теперь знает код. Он из старой гвардии. Заслуживает доверия.
– И что же, по-вашему, мне следует делать?
– Пусть Хоффман спрашивает все, что угодно. Просто уладьте это дело. Не усложняйте, не тяните, просто уладьте.
– Это означает закрыть или раскрыть дело?
– Вы отлично понимаете, что я имею в виду.
– Понятия не имею. – Женя как раз заканчивал обход фонтана.
– Тогда выполняйте указания.
– Мне нужен будет напарник, я бы хотел Виктора Федорова.
– Почему его? Он ненавидит бизнесменов.
– Может быть, его будет труднее купить.
– Тогда вперед.
– Я получу свои папки назад?
– Нет.
Зурин повесил трубку. Прокурор, возможно, говорил резче обычного, но все же разговор Аркадия удовлетворил.
Бобби Хоффман впустил Аркадия с Виктором в квартиру Иванова, прошел в комнату и удобно устроился на софе. Несмотря на кондиционер, воздух был прокурен и насыщен алкогольными парами. Волосы Хоффмана были взлохмаченными, глаза красными, а рыжеватая щетина на щеках – мокрой от слез. Одежда была сильно измятой, а куртка, подаренная Пашей, лежала на кофейном столике рядом с бокалом и двумя пустыми бутылками от коньяка.
– У меня нет кода к пульту, вот я и остался, – сказал Хоффман.
– Зачем? – спросил Аркадий.
– Чтобы разобраться.
– Давайте вместе разберемся.
Хоффман наклонил голову и улыбнулся:
– Ренко, поскольку именно вы занимаетесь расследованием, я прошу вас оставить меня и Пашу в покое. Американские органы безопасности и Комиссия по обмену никогда не вешали на меня никаких собак.
– Вы бежали из страны.
– Знаете, что я всегда говорю нытикам? «Прочти мелкий шрифт, засранец!»
– Мелкий шрифт так важен?
– Вот потому он и мелкий.
– Например, «Вы можете быть самым богатым человеком в мире и жить во дворце с прекрасной женщиной, но однажды вы обязательно упадете из окна десятого этажа»? – спросил Аркадий. – Вы это имеете в виду?
– Да. – Хоффман тяжело выдохнул, и Аркадию пришло в голову, что, несмотря на американскую браваду, без покровительства Паши Иванова Бобби Хоффман был моллюском без скорлупы – нежным лакомством из Америки на дне российского моря.
– Почему же вы не уехали из Москвы? – спросил Аркадий Хоффмана. – Забирайте миллион долларов у компании и уезжайте. Обоснуйтесь на Кипре или в Монако.
– Именно это и предложил мне Тимофеев, только сумму назвал другую – десять миллионов.
– Много.
– Слушайте, банковские счета, которые мы с Пашей открыли в офшоре, – это примерно сто миллионов. Не все наши деньги, конечно, но вот это действительно много.
– Сто миллионов?! – Аркадий стал в уме прибавлять нули. – Подумаешь, ошибся чуть-чуть.
Виктор сел на стул и поставил портфель. Обвел квартиру холодным взглядом большевика, оказавшегося в Зимнем дворце. Выудил из портфеля собственную пепельницу, сделанную из пластиковой бутылки, хотя на свитере были характерные дырки – Виктор явно не всегда гасил сигареты в пепельнице. На всякий случай он также поставил, чуть подтолкнув вперед, стаканы, немытые с прошлого вечера. Каждый из них был в отдельном полиэтиленовом пакете с наклейками «Зурин», «Тимофеев» и «Рина Шевченко».
Хоффман уставился на пустые бутылки.
– Оставаться здесь – все равно что смотреть фильм, одновременно пролистывая несколько вариантов сценария. Паша прыгает из окна, его тащат в машину и увозят, а затем все повторяется снова и снова. Ренко, вы же специалист. Пашу убили?
– Понятия не имею.
– Большое спасибо, это полезное замечание. Вчера вечером вы говорили так, словно у вас есть другая версия.
– Я полагал, что место происшествия заслуживает большего внимания.
– И поэтому, едва приступив к осмотру, вы нашли шкаф, полный гребаной соли. Как насчет нее?
– Я надеялся, что вы мне расскажете. Никогда не замечали, что Иванов зациклен на соли?
