— Да она сейчас у меня, — сказала Тамара. — Передаю трубку, приглашай ее сама.
Пока Ленка болтала по телефону, Тамара пошла советоваться со своей семьей, что можно подарить Надежде на новоселье. Хотя та и предупреждала, что ничего не надо, но с пустыми руками на новоселье идти как-то неудобно…
Вся ее семья с самого утра лепила торт «Наполеон». Тамара не понимала, как можно делать один торт в течение нескольких часов, тем более что коржи для него она сама еще вчера напекла, но в процесс не вмешивалась и сейчас с некоторым сомнением смотрела на результат коллективного труда: торт почему- то получился разлапистый, слишком высокий и немножко будто падающий, как Пизанская башня. Архитекторы этой башни тоже смотрели на нее с некоторым сомнением.
— Тортик можно подарить, — великодушно предложила Наташка. — Тетя Надя твоя тортики обож- ж-жает… Хотя вообще-то я тоже обожаю.
— И я, — откликнулась Анна, возившаяся у мойки с посудой.
— И я, — сказал Николай, облизывая испачканные кремом пальцы.
— И я обожаю. — В кухню заглянула Ленка. — Торт — это святое, торт мы дарить не будем. Ставьте чайник, я сейчас за лимоном сбегаю.
Ленка умчалась за лимоном к себе домой: с четвертого этажа вниз, потом через два дома — дом, потом на восьмой этаж, потом весь путь в обратном порядке, хотя на углу в двух шагах стояла овощная палатка. Николай стал возиться с чаем, смешивая по щепотке из разных пачек, девочки принялись наводить порядок в кухне, а Тамара пошла к себе — прикинуть, что бы такое можно надеть завтра на Надюшкино новоселье. Жаль, свадьбу ее она проспала… Пятое замужество! И никаких трагедий по поводу четырех разводов. Старший сын вырос у бабушки с дедушкой, Надиных родителей, младший живет в семье своего отца, третьего мужа Надежды… Надежда видится с детьми не слишком часто — и, кажется, нисколько не страдает от этого. И кажется, в ее лексиконе вообще отсутствует слово «семья». И при этом она вполне счастлива. Кажется, что счастлива.
Может такое быть? Тамара не верила, что такое быть может. Она бы не смогла жить вдалеке от своей семьи. Не зная в каждую минуту, где они и что с ними. Без их голосов, без их глаз, без их радостей, неприятностей, капризов, претензий, без их ссор на тему «чья очередь стирать», без разбросанных по всей квартире газет, носков и видеокассет, без звона посуды в кухне, без запаха сложносочиненного чая, без коллективного творения ее семьи — кособокой Пизанской башни под названием «Наполеон». Она все это любит.
А Надюшка любит каждого нового мужа, любит горячо, искренне, весело, но почему-то совсем недолго. Чужую радость она готова разделить, но не терпит чужих неприятностей, капризов, претензий и разбросанных носков. Любовь кончается — и ей уже неинтересно, что будет дальше с ее бывшим мужем. Бывший — он и есть бывший. Что было — то прошло. Очень независимая женщина. Не зависимая ни от чего.
Когда-то Тамара прочла, что крах семьи, развод и расставание многими женщинами переживаются даже тяжелее, чем смерть близких. В это она сразу поверила. Смерть близких все-таки можно пережить. А как пережить собственную смерть? Потому что конец твоей семьи — это конец тебя.
Об этом они немножко поговорили с Ленкой по дороге к Наде на новоселье, но у Ленки всей семьи-то было старенькая болезненная и не очень ласковая мама да младшая сестра, тоже незамужняя. Ленка их, конечно, любила, помогала всем, чем могла, но не собиралась посвящать им всю свою жизнь… Да что там — жизнь посвящать! Она даже виделась с матерью и сестрой не слишком часто, даже звонила им не каждый день и уж, конечно, не меняла свои планы, например на отпуск, из-за их болезней или капризов. Ленка тоже была независимая.
Может быть, это правильно — жить так, как живут Надежда и Ленка? Может быть, все так живут — тысячи, миллионы, миллиарды людей? Может быть, это как раз все они нормальные, а у нее какое-то психическое отклонение? Болезнь. Диагноз: «зависимость от семьи». Как бывает зависимость от алкоголя или от наркотиков. Лечить без толку.
На нее вдруг навалилась тоска — глубокая, безысходная тоска, к которой примешивалась еще и острая зависть ко всем им, нормальным, ни от чего не зависимым, к Надежде и Ленке… Разве можно идти в гости с таким настроением? Она виновато глянула на Ленку:
— Я к Надюшке не пойду. У меня что-то… голова разболелась. Ты уж сходи, ладно? Привет передавай. А я домой…
— С ума сошла! — возмутилась подруга и крепко вцепилась ей в руку. — Голова разболелась! Сейчас вылечим. Приехали уже, вот он, дом-то! Тебе что, даже квартиру посмотреть не интересно? Пойдем, пойдем, нечего киснуть, не понравится — уйдешь.
Они и правда уже приехали, стояли прямо перед домом несколько вызывающей архитектуры, с эркерами, балконами, огромными лоджиями, зеркальными окнами, какими-то башенками на плоской крыше. Широкий двор — сплошной зеленый газон, от кованых ажурных ворот в белой кирпичной ограде — мощеная дорожка к огороженной сеткой автостоянке в углу двора, у трех подъездов — каменные вазы устрашающих размеров, а в них — по целой цветочной клумбе. И машины на стоянке были убедительные, все больше джипы и «мерседесы». Причем, кажется, даже совсем новые. Похоже, Надюшкин Виктор Васильевич и в самом деле «та-а-акой крутой»… Нет, квартиру все-таки стоит посмотреть…
Да уж, такую квартиру посмотреть действительно стоило. Надюшка сама открыла обитую светло- желтой кожей дверь — на лестничной площадке было только две двери, обе светло-желтые — и с пронзительным птичьим щебетом кинулась Тамаре на шею:
— Ой, какая ты красивая! А говорят, что болела! Врут, да? Врут! Леночка, ты где босоножки купила? А там такие же, только белые, были? Девочки, не разувайтесь, у нас это не принято! Пойдемте, я вас с Витькой познакомлю! И с гостями! Там знакомых мало, вам интересно будет!
Надежда тут же поволокла их к Витьке и к гостям, на ходу объясняя, кто есть кто. Ленка с интересом слушала и даже какие-то вопросы задавала. Тамара уже ничего не слышала: едва переступив порог этой квартиры, она тут же будто выпала из происходящего, забыла о новоселье, о самой Надюшке и о ее крутом Витьке, она видела только черно-белые мраморные плитки пола в прихожей, зеркальную стену справа и бесшумно раздвигающиеся дверцы встроенных шкафов слева, светильники, похожие на экзотические цветы, цветы, похожие на ювелирные украшения, огромный холл со стеклянными столиками и низкими диванами, затянутыми белой замшей… Много света, мало цвета, тонкий аромат и едва уловимый перезвон хрустальных палочек, свисающих с потолка над дверью. И это только, считай, прихожая. Дальше-то что будет?
Хозяйка заметила ее оцепенелый восторг, польщенно засмеялась, чирикнула ей на ухо:
— Сейчас все покажу. Только познакомлю со всеми — и покажу. А Леночку с гостями оставим.
Процесс знакомства с гостями прошел мимо сознания Тамары, она машинально поулыбалась кому-то, покивала, подержалась за чьи-то руки, а сама все таращилась на синий потолок и белые стены, на зеркальные окна и на восхитительно широкие подоконники, на лакированные полы из светлого дерева и на двери, покрытые каким-то мелким сложным узором. Ну а за дверями-то этими — что? Что там, в остальном пространстве? Надюшка говорит, что здесь пять комнат! Неужели каждая из них — вот такое чудо?
Нет, каждая из комнат была не таким чудом. Каждая из комнат была совсем другим чудом, не похожим на предыдущее, но в то же время будто продолжающим его и заодно готовящим потрясенного гостя к следующему. Вот бы такую квартиру ее семье! Всей ее семье, чтобы и Анна рядом, а когда девочки выйдут замуж, места хватит и для их мужей, а потом и для их детей. Вот о какой квартире она мечтала с тех самых пор, как они с Николаем поженились, и он пришел в их дом, и бабушка с дедушкой приспосабливались в собственной квартире жить по-другому, чтобы не мешать молодым, а она пыталась не помешать им, хотя это не очень получалось, особенно когда родилась Анна. Николай как-то раз сказал, что жить отдельно от стариков было бы намного удобней. Она это его высказывание тактично не заметила, она всегда тактично не замечала чужих оплошностей: мало ли что может с человеком случиться. Это, мол, он нечаянно… Так, временное затмение. Такое нельзя замечать, а то потом самому оплошавшему стыдно будет. Николай эту ее тактику знал, поэтому все понял и никогда больше к этой теме не возвращался, даже тогда, когда появилась Натуська и ни у кого в семье не осталось своего угла. Когда Анна выскочила замуж за того придурка, именно Николай настоял на том, чтобы купить ей отдельную квартиру. Ах, если бы в то время у них была вот такая — пять комнат, и двадцатиметровая кухня, и две огромные лоджии, и две ванные комнаты, и три колоссальные кладовки, и холл, как вестибюль Дома культуры железнодорожников… Все были бы вместе,
