– А они еще ни разу не поссорились. А то бы дом, наверное, рухнул. Пойдем, я тебе его покажу, пока цел… – Он распахнул дверь и смотрел, как она шагнула через порог, и явственно представлял, как было бы здорово, если бы он сам внес Ксюшку в свой дом на руках. Чтобы на ней было белое платье. И фата – это обязательно, Ксюшке фата очень пойдет. А на нем должен быть черный костюм. Надо купить хороший черный костюм… Или заказать. Успеют сшить?..
– Дальше куда? – Ксюшка стояла в большой квадратной прихожей со множеством дверей в разные стороны и с любопытством оглядывалась.
Алексей оторвался от мыслей о черном костюме и на всякий случай незаметно для Ксюшки постучал костяшками пальцев по деревянной обшивке стен.
– Куда хочешь, – сказал он, загадав глупое детское желание, смутно надеясь на что-то и в душе смеясь над собой… – Куда тебе сердце идти велит.
Ксюшка еще раз быстро огляделась, сделала несколько шагов, вернулась назад и тронула рукой первую дверь слева. Эта дверь абсолютно ничем не отличалась от всех остальных. Не считая того, что именно эта дверь вела на половину Алексея.
– Вот сюда сердце велит… – Ксюшка оглянулась, поймала напряженный взгляд Алексея и отдернула руку.
– Или сюда нельзя?
Алексей с облегчением, удивившим его самого, засмеялся, шагнул к ней, обнял ее за плечи и, распахнув дверь, ввел на свою половину, радостно бормоча ей в макушку:
– Вот как раз сюда и можно, просто необходимо как раз сюда, именно сюда и никуда больше…
– Почему? – Ксюшка подняла лицо и заглядывала ему в глаза удивленно и даже настороженно. Алексей опомнился, снял руку с ее прямых узких плечиков, но по инерции все-таки проговорился:
– Я загадал: если ты сама эту дверь выберешь – тогда…
– Ой, не говори, не говори, не говори, – закричала Ксюшка и даже попыталась зажать ему рот рукой. – Желание нельзя рассказывать. Задумал – и молчи. А то не сбудется.
Она пошла по длинному широкому коридору, который тянулся вдоль всего левого крыла дома, выглядывая в каждое окно, закрытое легкими жалюзи, и трогая пальцами каждую дверь, покрытую светлым прозрачным лаком. Она прошла мимо четырех окон и четырех дверей, в конце коридора остановилась, заглянула за угол и повернулась к Алексею:
– Я тоже кое-что загадала.
И пропала за углом.
Он неторопливо пошел за ней, тоже завернул за угол и вышел на большую веранду, обставленную как столовая, только без стен – точнее, с одной стеной – задней стеной дома. Алексей, уже догадываясь, что сейчас увидит, пересек веранду-столовую, остановился на верху широких пологих ступенек, ведущих в сад, и глянул влево, под мощные кроны двух гигантских старых груш, между которыми был натянут гигантский же брезентовый гамак, застеленный двумя надувными резиновыми матрасами. Конечно. Само собой разумеется. Иначе просто не могло быть. Ксюшка сидела на краю гамака, свесив босые ноги, держала на руках нервную от исполнения родительских обязанностей кошку Кысю и трех ее котят, а перед ней мелким бесом рассыпался самый серьезный из его зверей – мраморный дог Телок, которого опасался даже не знающий страха Игореша. Мраморный дог Телок, надежда и опора всей собачьей службы безопасности хозяйства, всегда строгий и хмуроватый, как генерал милиции при исполнении, сейчас вел себя, как последний коррумпированный элемент перед крестным отцом, елозил перед Ксюшкой на пузе, улыбался, вывалив длинный розовый язык, заглядывал ей в глаза и пытался лизнуть ее ладонь, когда она отталкивала рукой его морду. Только что честь не отдавал, сукин сын. Алексей постоял минутку, наблюдая катастрофическое падение дисциплины у отдельных стражей порядка, машинально подобрал и поставил в угол Ксюшкины шлепанцы, которые она как всегда потеряла на полдороге, и с чувством спокойной капитуляции пошел к гамаку. Молча подошел, молча сел рядом и стал молча смотреть, как по перекосившемуся под его тяжестью полотну гамака к нему медленно ползет надувной резиновый матрас с Ксюшкой, кошкой, котятами и успевшим-таки взгромоздиться на него догом. Вот сейчас эта куча-мала доползет до него, и Ксюшка прижмется к его плечу, и…
Ксюшка коснулась плечом его плеча, пошевелилась, устраиваясь поудобнее, и заглянула ему в лицо счастливыми глазами:
– Леший, я все поняла. Я уже все решила. Ты мне нужен. Только ты не спорь пока, ладно? Я без тебя просто не обойдусь.
– Ксюшка, – сказал Алексей чужим голосом, почти уверенный, что дожил уже до слуховых галлюцинаций. – Ксюшенька… А фамилия Лесков тебе не нравится?
– Подожди, не перебивай! – Она переложила со своих колен на его Кысю со всем ее выводком и подтянула ноги под себя, даже и не подумав натянуть на коленки короткий подол ситцевого сарафана. – Ты меня сначала послушай, а потом скажешь. Я знаешь чего думаю? Я думаю, дом совсем не надо покупать. Дом надо построить. Точно такой, как у тебя. А то готовый разве найдешь такой? А построить можно прямо там, рядом со старым, а старый потом убрать, а сад там и так хороший, а можно еще и соседний участок купить, он же и так фактически брошен, там лет семь никто не живет, а сад тоже хороший. Я правильно говорю?
– А… да, конечно, – Алексей тупо смотрел на нее. Галлюцинации. Без всякого сомнения. Дожил. – Правильно. Дом. Я понимаю. Это для твоих, да?
– Ну да! – Ксюшку обрадовала его понятливость. – Ты согласен?
– В принципе, я согласен… – Алексей тщетно душил в себе чувство разочарования. – А с чем, собственно, я согласен?
– Ну, как же! – Она взяла его большую ладонь своими маленькими ладошками, вплела свои пальцы в его и крепко сжала, для убедительности при каждом слове слегка дергая его руку. – Я без тебя ничего не сумею. Ты мне поможешь, да? Ты же все уже знаешь – и как надо строить, и из чего, и все такое… Леший, ты почему молчишь?
Он смотрел, как через их соединенные руки кошка Кыся деловито перетаскивает своих отпрысков с его колен на Ксюшкины, как мраморный дог Телок, свернувшийся за спиной Ксюшки, изображает из себя спинку и подлокотники кресла для ее удобства, и осознавал, что сам готов лечь ковром ей под ноги. Вот тебе и черный костюм.
– Леший, ты почему молчишь? – Голос у Ксюшки стал почти испуганным. – Леший, что с тобой? Разве я тебя чем-нибудь обидела? Скажи что-нибудь!
– А почему у тебя лапы всегда такие прохладные?
Наверняка он сказал что-нибудь не то. Зато все-таки сказал. Что само по себе уже достойно восхищения.
– Ты согласен! – Она засмеялась, затеребила его руку, заглядывая сбоку ему в лицо. – Можно я тебя поцелую?
Алексей вцепился свободной рукой в край гамака и поднял на нее полный отчаяния взгляд. Она таращила на него счастливые глаза и сложенными бантиком губами целилась ему в щеку. Щас вот вам, как сказала бы тетка Надька. Может, такого случая никогда больше не будет. И потом, она сама сказала: поцелую. Она так сказала. Она первая сказала… Алексей прекрасно понимал, что этого делать нельзя, но все-таки сделал это – одной рукой сгреб обе ее ладони и прижал к своей груди, а другой рукой обхватил ее за плечи – так медленно и осторожно, чтобы она не испугалась, так быстро и крепко, чтобы она не успела выскользнуть, – и встретил своими губами ее сложенные бантиком губы.
На миг Ксюшкины руки на его груди напряглись, и ему показалось, что сейчас она его оттолкнет. Потом ее губы под его губами шевельнулись, и ему показалось, что она сейчас запротестует. А потом он сообразил, что она не вырывается и не протестует, а просто ждет… Спокойно ждет, когда это кончится. Терпит.
Он не думал, что это так больно. А о чем он вообще думал? Ни о чем не думал… Хотя мог бы и подумать для разнообразия. А теперь сам все испортил.
Алексей, не зная, что сказать и как теперь себя вести, поднял глаза и глянул Ксюшке в лицо. Она улыбалась. Улыбка, правда, была чуть заметная, смущенная, неуверенная и даже вроде бы испуганная… Но она улыбалась!
– Леший, – неуверенно улыбаясь, шепнула Ксюшка, косясь на его плечо. – Леший, а он тебя не
