Относительно Карла стороны договорились, что он выедет в Швецию через Польшу «только со своими людьми» (то есть без запорожцев, подлежащих выдаче русским); турецкий отряд в 500 человек будет сопровождать его до польской границы. «Учинено то к чести царского величества, что оный король шведский уже выдается в волю царского величества», – уточнял Толстой.
Царь торжествовал. «Вчерашнего дня, – писал он 17 февраля, – от давнего времени с великою жаждою ожидаемого куриера из Константинополя получили, который на отчаяние наше последнюю ведомость привел». «Куриер» Марк Сербенин, доставивший депешу Толстого, получил 300 рублей наградных.
Но Карл вовсе не планировал возвращаться домой под турецким конвоем. Король «не столько заинтересован в мирном возвращении через Польшу, – писал Тальман, – сколько в том, чтобы натравить Турцию на Москву, с помощью турецких и татарских войск упрочить позиции короля Станислава, а также свои собственные позиции в Польше…».
Договор султана с царем поверг свиту короля в отчаяние, но сам Карл оставался спокоен: он думал, что султан просто не знает о подкупе Толстым великого визиря. Понятовскому было поручено «просветить» Ахмета III относительно русских интриг.
Понятовский оказался в трудном положении: селяхдар и визирь ни за что не допустили бы его аудиенции с Ахметом. Ему посоветовали воспользоваться старинным способом подачи прошений султану, который заключался в следующем. Султан каждую пятницу отправлялся в мечеть с отрядом телохранителей, чьи высокие перья на тюрбанах почти полностью закрывали его от толпы. Проситель старался просунуть сквозь эту живую стену свою поднятую руку с прошением. Иногда бумагу брал сам султан, но чаще это делал кто-нибудь из приближенных. После богослужения прошение зачитывалось султану, и он выносил свое решение.
Несмотря на унизительность этой процедуры (королевский документ вручался как прошение подданного), Понятовский был вынужден прибегнуть к ней. Ферриоль перевел меморандум Карла на турецкий язык, после чего бумагу вручили одному греку, взявшемуся за большие деньги оказать Понятовскому эту услугу. Дело сладилось: грек так высоко поднял руку и так сильно шумел, что султан лично взял у него бумагу.
Вскоре после этого Карлу в подарок были присланы 25 арабских лошадей. Седло и чепрак одной из них – той, на которой ездил сам султан, – украшали драгоценные камни, а массивные стремена были сделаны из золота. Сопровождавшее подарок любезное письмо сплошь состояло из общих мест и заставляло подозревать, что султан не так уж возмущен политикой великого визиря.
Чорлула тоже прислал в Бендеры 5 лошадей очень редкой породы, но Карл высокомерно сказал слугам визиря:
– Вернитесь к вашему господину и передайте ему, что я не принимаю подарков от врагов!
После этого великий визирь окончательно принял сторону Толстого и, по словам Петра, «зело был злобен на Карла». Вопрос о войне больше не поднимался, и никто уже не оспаривал влияния царя в султанском дворце.
Тогда Понятовский и Ферриоль решили отстранить Чорлулу от должности великого визиря. К ним примкнули Валидэ, глава черных евнухов и ага (начальник янычарского корпуса), ненавидевшие Чорлулу. Однако свалить великого визиря было нелегко, так как он пользовался доверием Ахмета. Неизвестно, чем закончился бы этот заговор, если бы ему неожиданно не посодействовал Кёмюрджю, поссорившийся с Чорлулой.
Объединенными усилиями заговорщики настроили Ахмета против великого визиря. «Этот старый заслуженный слуга султана стал жертвой каприза ребенка и интриг иностранца», – замечает Вольтер. В июне 1710 года его лишили звания и богатств, отняли жену, которая была дочерью Мустафы, и сослали в Кафу.
Государственная печать была вручена Кёпрюлю Нуману-паше, человеку «любящему справедливость», строго соблюдавшему законы шариата и не боявшемуся перечить султану. «И зело умный муж, однако ж не так склонен к нашим интересам, как прежний», – с досадой заметил Петр, узнав о его назначении. Кёпрюлю не хотел войны с Россией, считая ее несправедливой и бесполезной; но и обязанности гостеприимства по отношению к Карлу он почитал священными.
– Коран запрещает тебе нападать на царя, который не оскорбил тебя, – говорил он султану, – но он же приказывает тебе помогать шведскому королю, который нашел у тебя прибежище в несчастье.
Пытаясь уладить дело миром, Кёпрюлю отослал Карлу 800 кошельков, по 500 золотых монет в каждом, и посоветовал ему вернуться в Швецию через Германию или через Францию. Получив категорический отказ, он призвал Нейгебауэра и Понятовского, чтобы «выяснить их пожелания». Долгая беседа с ними склонила его в пользу Карла. Кёпрюлю заявил, что «авторитет Османской империи» обязывает ее предоставить шведскому королю 50-тысячное войско, «дабы он мог оказать достойное сопротивление своим врагам». Нейгебауэр и Понятовский в свою очередь обещали, что шведские офицеры обучат турецкое войско «на немецкий манер».
24 июня великий визирь вызвал Толстого и объявил ему в ультимативной форме, что русские должны отвести свои войска от турецких границ и позволить Карлу выехать в Швецию через Польшу под охраной 50-тысячного турецкого конвоя. Толстой снесся с царем, который согласился с требованиями визиря, но с условиями, что численность конвоя не превысит 3000 турок (русские располагали в Польше всего 30000 солдат). В противном случае, грозил Петр, с турками «яко с неприятельскими поступано будет».
Твердый тон царя заставил призадуматься великого визиря. К тому же и Карл ничего не хотел слышать ни о каком мирном возвращении в Швецию. Переговоры зашли в тупик, и Кёпрюлю не знал, на что ему следует решиться.
Между тем Петр спешил окончить шведскую войну, чтобы заняться внутренними преобразованиями, с каждым годом требующими все более пристального внимания. После гибели шведской армии главный фронт войны переместился частью на Балтийское побережье, куда сразу из-под Полтавы двинулся Шереметев с пехотой и кавалерией, частью в Польшу, где действовал корпус Меншикова. В июне 1710 года русскими войсками был взят Выборг, «крепкая подушка Петербургу», по выражению Петра; в июле сдалась Рига, в сентябре – Ревель. Отряды Шереметева вторглись в Финляндию и дошли до самого Або, отовсюду вытесняя шведские полки.
В Польше Полтава дала сигнал всем недовольным Станиславом и шведами. Август II заявил о незаконности коронации Станислава, о непризнании Альтранштадтского мирного договора и открыто обвинил Карла в разбое и варварстве. Он посадил в тюрьму своих послов Фингстена и Эмгофа, обвинив их в том, что они превысили свои полномочия, когда подписали в Альтранштадте его отречение от польского престола.
