Любовь-победительница

Фенвик встал перед герцогом и ловко начал завязывать галстук. Это был невысокий, сдержанный мужчина с поредевшими волосами, педантичный и дотошный, как портной с Бонд-стрит. О чем он думает, выполняя свои обязанности?

Адам внезапно понял, как мало он знает о личной жизни этого человека, за исключением того, что Фенвик – холостяк.

Неужели вы считаете себя более достойным в глазах Господа, нежели человек, чистящий ваши сапоги, или ваш кучер?

Это замечание преследовало Адама с тех самых пор, как он накануне услышал его из уст Мэри Шеппард. В зеленых глазах пылал огонь праведного гнева. Как она посмела усомниться в его порядочности по отношению к слугам! Его заботит их благополучие, а не особенности характера. И нечего ему размышлять над ее необоснованными обвинениями, особенно сейчас, когда более всего его беспокоит здоровье брата.

Однако он сам очень удивился, спросив вдруг Фенвика:

– Ты ведь работаешь у меня более десяти лет, Фенвик, так?

– Да, ваша светлость. Двенадцать, если быть точным.

– Ты доволен, работая в моем доме?

– Доволен? – Лакей посмотрел на него, но тут же уткнулся взглядом в безупречно завязанный галстук. – Премного доволен.

– Ты ни в чем не нуждаешься?

– Нет, милорд.

– Но ведь есть же у тебя какие-нибудь просьбы, которые я мог бы удовлетворить?

Лакей продолжал стоять, согнувшись в почтительном поклоне.

– Никаких, ваша светлость. Я не желаю ничего большего, кроме службы у вас.

Вот так. Что и требовалось доказать, подумал Адам, когда Фенвик принес синий сюртук с серебряными пуговицами и помог ему надеть его. Он не мог слишком глубоко вторгаться в личные дела Фенвика, потому что это было бы нарушением этикета, существующего в отношениях между хозяином и слугой. Нельзя же, право, болтать со своим слугой, словно это приятель за карточным столом в «Уайтсе».[2] У них нет ничего общего.

Фенвик, сохраняя на лице почтительное выражение, вдруг сказал:

– Если мне будет позволено, ваша светлость, я хотел бы искренне пожелать скорейшего выздоровления лорду Сирилу.

– Благодарю, Фенвик, чертовски любезно с твоей стороны.

Полночи Адам просидел у постели брата. В свете мерцавшей свечи черты бледного лица Сирила обострились. Не осталось и следа от былого румянца. Сейчас, когда Сирил лежал в постели с закрытыми глазами и белой повязкой на белокурых волосах, он выглядел таким слабым. И таким абсолютно неподвижным.

Резкая боль пронзила сердце Адама. Сирил всегда был веселым, беззаботным, легко очаровывал окружающих. Адам, на восемь лет старше, видел в нем скорее сына, чем брата. Просто поразительно, какими разными они были из-за разницы в возрасте. Сирил вел жизнь легкомысленную, играл в карты, участвовал в скачках, флиртовал с дамами, в то время как Адам нес на своих плечах бремя герцогства.

Герцог рожден для того, чтобы повелевать. Никогда не забывай, что ты выше других.

Теперь, повзрослев, Адам понял слова отца. Он дорожил привилегий быть хозяином пяти обширных владений и управлял арендаторами и слугами твердой, но справедливой рукой. Ему особенно нравилось фамильное имение в Дербишире, где он жил ребенком. Адам с нетерпением ждал конца лета, когда сможет покинуть город, объезжать верхом владения, следить за сбором урожая и посещать арендаторов.

В последнее время он все чаще думал о том, что именно в Дербишире хочет воспитывать своих сыновей. Но для этого сначала следовало выбрать себе жену. Впрочем, с будущей женой все было ясно – он попросит руки леди Камиллы Крокфорд. Но пока он медлил, ему претила шумиха, поднимаемая вокруг молодоженов. Лучше подождать несколько недель – до конца сезона.

А сейчас еще более мрачная причина останавливала его. Он отдал бы свой герцогский титул, если бы это помогло Сирилу выздороветь. И если бы тем самым он избавил матушку от страданий. В ночь, когда Сирил был ранен, она должна была отправиться в Олмак с Адамом и Софи, но ей стало плохо – сказалось нервное перенапряжение, которое Адам приписывал ее единственной драматичной встрече с любовницей Сирила.

Джозефин Шеппард. Будь проклята ее честолюбивая душа!

Беспокойная ночь отразилась на самочувствии Адама. Голова была тяжелой, в глазах ощущалась резь, мышцы ныли. Он вдруг подумал, хорошо ли спала Мэри Шеппард, или она тоже лежала без сна, волнуясь за сестру, ворочаясь с боку на бок. Господи, какое, должно быть, потрясение она испытала, узнав, что Джозефин исчезла, совершив преступление! Он почти раскаивался в том, что солгал Мэри, сказав, будто верит в невиновность Джозефин. Мэри считает его теперь героем – ведь он обещал найти ее сестру.

А на самом деле он намерен добиться, чтобы Джозефин повесили.

Он не должен испытывать вину за то, что обманывает Мэри. Не стоит идти на поводу у наивной девушки, с которой его связала трагедия. Каждый раз, когда он смотрел на нее, он видел лицо той, что стреляла в его брата.

Адам вышел из герцогских покоев. В этот ранний час в доме было тихо и царил полумрак, его шаги гулко звучали по мраморному полу. Он спустился в столовую, где лакей стал подавать ему завтрак с серебряных блюд, закрытых крышками.

Он сидел за огромным столом и размышлял о подозреваемых, пытаясь вычислить человека, на котором Джозефин остановила свой выбор. Она непременно должна была околдовать его своими прелестями,