Долгие беседы в ожидании счастливой смерти

войска в сороковом году».

Трагический тупик? Но й думает сейчас не только о евреях — о чувствах литовцев, которые смотрели на те цветы — символ крушения их национального государства.

____________________

Переносясь через десятилетия, он пытается понять и самого себя — человека с «двойным зрением». Говорит мне:

— …Так вот, я живу в своей квартире сорок шесть лет. Вы помните мой адрес? Улица Витауто, дом 3, квартира 2. А всю свою молодость, в маленьком городке Калвария, я провел тоже на улице Витауто — в доме 32. Заметили? Те же цифры. Только число 32 как будто раскололось: 3 и 2.

Раскол. Он мало кому заметен. А я часто думаю об этом. Тогда, в Калварии, я был только еврей, еврейский мальчик. А теперь я и еврейский, и литовский писатель. И еврей, и литовец. Одновременно.

В самом деле, соединимо ли это? Возможно ли? (28 октября 90 г.)

_______________________

Он повторяет мне в эти месяцы (в ноябре и декабре 91 г.):

— Я — как человек, который отплыл от одного берега, а к другому берегу не пристал. Теперь я всем чужой! Не могу понять: почему я «предал евреев» и чем так уж угодил литовцам? Я не хотел ни того, ни другого. Я в отчаянии.

О том же в письме дочери: «Сознание покрывается тьмой».

Он снова в лабиринте. А кто-то решил: й раздает индульгенции преступникам. И уже звучат приговоры — ему самому.

й пересказывает мне почти ежедневно отзывы на телепередачу. Целая коллекция. Хвалебные характеристики его не интересуют. А ругательства — они по-своему говорят о психологии литовских евреев.

Итак, й — «законченный антисемит», «коллаборант», «прислужник литовцев». Вопрос по телефону: «За сколько продал память своих убитых родных?»

й ничуть не утрирует, не преувеличивает отношение к себе своих соплеменников здесь, в Литве. Чуть позже я записал слова журналиста Михаила Мирского:

— Мне кажется, Йосаде отлучили от еврейства, как Толстого отлучили от церкви…

_______________________

Штампы всегда наивны. Конечно, й не «коллаборант». Конечно, он «все помнит». Может быть, самому себе й повторяет устами героини в одной из пьес: «Не защищай их. Ты живешь в стране, где каждая пядь земли полита кровью евреев. Воздух пропитан откровенной или скрытой ненавистью к нашему древнему народу. Так и не могу понять, как ты там дышишь и не задыхаешься?»

…Совпадение? Однажды я говорю ему о том же, хотя в другой тональности:

— Не знаю, смог ли бы я жить там, где убили моих родных. Смог ли бы дышать тем же воздухом?

— Вы правы, — отвечает й. Но как-то уж очень спокойно.

Думая потом об этом, понимаю: наверное, по той же самой причине й необходимо жить именно здесь.

________________________

Несколько раз й предлагает мне представить: а что было бы, если бы евреи и литовцы поменялись местами? Сколько гонимых и преследуемых было бы спасено? Сколько бы совершилось предательств? Какие формы приобрели бы человеческая жестокость и корысть? А как выявили бы себя великодушие, доброта?

Кто-то скажет: эти фантазии неуместны. Зачем гадать? Пока что история зафиксировала иное. Тот же каунасский гараж «Летукис», где на евреев пожалели пуль — их умерщвляли, вставляя в рот шланг и накачивая потом воду…

Все так. Однако если история не знает сослагательного наклонения, то ведь и людская природа не знает национальных рамок. Темные, звериные инстинкты, которые бушуют внутри человека, не зависят ни от цвета кожи, ни от разреза глаз, ни даже от вероисповедания. Религия и мораль только помогают индивидууму обуздывать инстинкты, бороться с дьяволом…Но прежде всего это делает сам человек. Не от того ли международное право не признает «коллективной ответственности» за преступления?

______________________

Люди с «двойным зрением», конечно, не так уж редки. Если говорить только о литературном цехе Литвы: Юстинас Марцинкявичюс… Томас Венцлова… Казис Сая… Сигитас Геда… Витаутас Бложе… Пранас Моркус… Наверное, можно вспомнить еще немало имен. Увы, Литовское телевидение не вспомнило их! Я имею в виду обиду й. У него была договоренность: после его выступления будет другая передача, где выступит писатель-литовец. Выступит тоже очень откровенно, «по-соседски». Скажет о геноциде евреев в Литве.

Передачи этой й не дождался.

_____________________

В эти два месяца настроение его колеблется.

То винит и винит себя: «Растревожил улей! Если говорить объективно, я действительно принес вред. Да, вред — раз меня не поняли ни евреи, ни литовцы».

Нередко однако видит й причину в другом: «Наверное, еще не пришло время для такого разговора…»

_____________________

10 января 92 г. й, кажется, уже перестал тревожить осенний «конфликт». Сегодня он заметил:

— Каким плоским выглядит человек, если определять его только одним понятием: еврей, литовец, русский… Нет, тогда уж я побуду космополитом.

Не забудь о Сальери

Август 92 г. В отличие от многих авторов, у него отсутствует «комплекс Сальери». Еще бы! Зависть унизит й!

Не раз замечаю: он предельно объективен, когда говорит о коллегах. Легко прощает слабости. Входит в трудности осуществления замысла. Всегда простодушно, не жалея эпитетов, восхищается чужим произведением — «на бумаге воплощена гармония…»

Говоря о литераторе, видит писательскую судьбу: становление, развитие таланта — «путь над пропастью быта».

Судьбу своего старого друга, теперь всемирно известного еврейского поэта Гирша Ошеровича: