5
Видимо, заслышав шаги Долорес, Оливер обернулся и остался стоять на месте, дожидаясь, когда она приблизится.
— Я уж думал, что вы вообще не придете, — спокойно сказал он, когда женщина оказалась рядом.
— Как это называется? — строго спросила она, не веря своим глазам. Крупный бизнесмен в элегантном костюме неожиданно превратился в сидящего у костра туриста в поношенных джинсах.
— Думаю, это называется разбить палатку на свежем воздухе под прохладным осенним небом.
Небо было не прохладным, а попросту холодным, но Долорес не стала заострять на этом внимание. Она стиснула кулаки.
— Вы вторглись на чужой участок! Вы нарушитель!
Он сунул руки в карманы.
— Неужели?
— Да! И если вы не уйдете, я вызову полицию!
Эдвин протяжно вздохнул.
— Как, опять?
— Это не смешно! — Она втянула в себя воздух и попыталась успокоиться. Снова «неадекватная реакция»? — Вы не имеете права разбивать здесь палатку. Это место не предназначено для стоянки.
— Знаю, — кивнул Оливер. — Но мне сказали, что в гостинице нет мест. А я очень хотел увидеться с вами.
— Я польщена, — ледяным тоном отрезала Долорес. — Но я этого не хотела.
Ее слова повисли в воздухе. Эдвин смерил ее долгим испытующим взглядом.
— Гостиница служит вам прекрасным убежищем, правда? — наконец спросил он.
Долорес смотрела на него удивленно, не понимая смысла его слов.
— Мне? — Гостиница была романтическим убежищем для ее постояльцев. Для нее самой это была работа. — Не понимаю…
— Здесь останавливаются только парами. Поэтому вы застрахованы от мужчин. От их внимания и приставаний.
Долорес озадаченно смотрела на него, не зная что ответить. Подобная мысль никогда не приходила ей в голову.
Глаза Эдвина стали темными и мрачными.
— Это все ваш муж… Что он делал с вами? — тихо спросил он.
Долорес окаменела.
— Обижал, да?
— Вы имеете в виду, не набрасывался ли он на меня с бейсбольной битой? К счастью, нет.
Лицо Эдвина оставалось непроницаемым.
— Просто подумал, что вам с ним жилось не сладко, вот и все.
— Вы не имеете права задавать мне такие вопросы, — с трудом вымолвила она, чувствуя непонятный страх и желая, чтобы этот разговор поскорее закончился.
— Верно, — кивнул он.
— И ставить палатку на моей земле вы тоже не имеете права.
Он вздохнул и насмешливо развел руками.
— Но я хочу видеть вас, хочу быть с вами. Вы не подходите к телефону, не отвечаете на мои звонки. Что же мне делать?
— Уехать отсюда. — Долорес подбоченилась и решительно заявила: — Немедленно уезжайте! Иначе я позвоню в полицию. Вы поняли?
Он послушно кивнул.
— Да. Я не понимаю другого… Почему вы так боитесь меня?
— Я не боюсь! — отрезала она. — Просто вы мне безразличны!
Лгунья, негромко сказал ей внутренний голос. Долорес круто развернулась и пошла к флигелю. Сердце у нее колотилось, в голове был сумбур.
— Я не шучу, — продолжала ворчать она себе под нос. — Сейчас же вызову полицию…
Но она знала, что полиция тут не поможет. Ибо беда заключалась не в том, что Эдвин проник на ее участок. Он проник в ее душу.
Эдвин смотрел в ясное небо, любовался звездами и серебряной луной и думал о Долорес. В последнее время он только и делал, что думал о ней.
Умная, внешне уверенная в себе, деловая женщина, наделенная творческой жилкой… И все же в ее глазах читалась пугающая уязвимость, странно противоречившая облику решительного, уверенного в себе человека. Что-то очень нежное, мягкое, вызывавшее желание обнять ее и защитить.
Защитить… Он слегка усмехнулся. От чего? Долорес не нужна была защита. Она прекрасно управляла своей уютной респектабельной гостиницей и не нуждалась ни в нем, ни в его ухаживаниях. Попросту не желала этого.
У Эдвина засосало под ложечкой. Ему не нравилось это чувство. Как оно называлось? Уязвленная мужская гордость? Тоска… по чему? По женщине? Нет, не просто по женщине. По женщине, которая бы любила и желала его. Между двумя этими понятиями лежала пропасть.
Снова заныло в груди. Он редко давал волю этому чувству, потому что тут же начинал тосковать по Эмме, которая однажды завладела его сердцем. Но Эмма давно умерла, и он смирился с ее уходом. Вынужден был смириться. Он много работал, растил детей, пытался уделять им как можно больше любви и внимания, а о себе предпочитал не думать.
Он не испытывал недостатка в женском внимании и даже пару раз пытался завести серьезный роман, но ничего не получалось. Эдвин догадывался, что виноват в этом он сам, однако не хотел копаться в себе. В последние годы он окончательно потерял надежду на то, что встретит женщину, которую полюбит всей душой. Ему и так повезло: однажды, в юности, он завоевал любовь удивительной женщины. Рассчитывать на то, что это может повториться, значило гневить Бога.
Тем не менее он влюбился и вел себя как последний кретин, разбив палатку на участке Долорес Стрит. Она бы правильно сделала, если бы снова натравила на него полицию. А полиция бы правильно сделала, если бы арестовала его за бродяжничество, вторжение на чужую территорию или еще за что- нибудь. Поделом было бы сорокапятилетнему дураку, который ведет себя как пьяный подросток, не умеющий совладать со своими инстинктами.
Порыв холодного, пробирающего до костей ветра заставил его вернуться в палатку и залезть в спальный мешок.
Долорес проснулась от свиста ветра в ветвях деревьев и стука дождевых капель о крышу флигеля. На часах было без пяти три. Она с досадой повернулась на другой бок. Хотелось спать, но вой ветра мешал уснуть. Она думала об Эдвине. Должно быть, он свернул палатку и отбыл восвояси.
А вдруг нет? Сразу после своей гневной отповеди она легла спать и не видела, как он уезжал.
За окном раздался громкий треск, заставивший ее подскочить. Бешено заколотилось сердце. Это дерево! Буря такая, что не выдерживают корни!
Она легла на спину и прерывисто вздохнула. А вдруг Эдвин все еще сидит в своей палатке? В такую погоду палатку того и гляди может сорвать.
— И поделом ему, — пробормотала она. Эдвину вообще не следовало приезжать сюда.
А если он не уехал? Впрочем, мистер Оливер уже давно не маленький, может сам о себе позаботиться. Если сорвет палатку, это его трудности. Пусть расплачивается за собственную глупость. Она тут ни при чем.
Она выбралась из постели, надела халат и прошла на кухню. Хотя смотреть в окно было бесполезно.
