Даже не взглянув на ссадины, он досадливо отмахнулся от насмешливо протянутой руки соперника и, стараясь не расплескать боль, побрел к центру поля. Мальчик не подал вида, что заметил отца, да оно, наверное, так и было: глаза застила влага, готовая вот-вот пролиться за длинные, густые ресницы – слезы не боли, но унизительного, горького поражения. Нику, охваченному щемящим чувством родственной близости, стало ясно, что сыну это перенести было куда сложнее, чем любые физические страдания.
Когда игра закончилась, перемазанный грязью и кровью мальчик подошел к отцу, и они торжественно пожали друг другу руки.
– Я очень рад, что вы пришли, сэр, – сказал Питер. – Жаль только, не удалось показать, как мы умеем выигрывать.
Нику хотелось сказать: «Не важно, Питер, это всего лишь игра». Но слова были бы лживы. Для Питера Берга игра значила очень многое, а посему его отец согласно кивнул и затем представил Саманту. поразило, что подросток пользуется формальным обращением «мэм». Впрочем, когда она сказала: «Привет, Питер. Отличная игра, ты дал им жизни!» – мальчик улыбнулся – и эта неожиданная, ослепительная улыбка так напомнила ей Николаса, что у нее защемило сердце. Питер убежал переодеваться, а Саманта взяла Ника под руку.
– Какой славный паренек!.. Послушай, а он всегда обращается к тебе «сэр»?
– Мы не виделись месяца три. Нам обоим нужно время, чтобы как-то привыкнуть.
– Да-а, в этом возрасте три месяца – долгий срок...
– Скажи спасибо адвокатам. Правила свиданий, правила общения... В первую очередь интересы ребенка, а вовсе не родителей... Сегодня Шантель расщедрилась на особую уступку, но мне все равно нужно доставить его домой не позднее пяти. И ни минутой позже.
Они прошли в чайную «Кокпит», где Питер вновь поразил Саманту своими манерами: мальчик отодвинул для нее стул и усадил по всем правилам галантности. Пока ждали официанта с самыми лучшими в Британии булочками, Николас и Питер вели беседу, где так и сквозила сдержанность и внимание к формальным деталям.
– Твоя мать переслала мне табель с оценками. Я весьма доволен твоими успехами.
– Я надеялся, что результаты будут получше, сэр, – меня опередили трое.
Саманта вновь испытала боль за отца с сыном. Питеру Бергу было двенадцать. Девушке искренне хотелось, чтобы мальчик обнял Ника за шею и просто сказал: «Папа, я тебя люблю», – ибо их взаимная любовь была очевидной даже под спудом правил поведения, намертво вбитых привилегированным интернатом. Любовь сияла в карих глазах, опушенных густыми темными ресницами, играла на щеках, гладких и розовых, как у барышни...
Саманту обуяло желание как-то помочь им, и, следуя порыву вдохновения, она с увлечением принялась рассказывать об удивительном приключении, о том как «Колдун» вызволил «Золотого авантюриста» из беды. Разумеется, в этом повествовании центральную роль играла смелость и лихость капитана «Колдуна», и уж никак не был забыт яркий эпизод спасения Саманты Сильвер из ледяных волн Антарктики.
Глаза Питера стали огромными, он буквально пожирал лицо девушки взглядом и лишь изредка бросал Нику: «Пап, это правда?!» Когда рассказ вырасту и обязательно пойду капитаном на буксире- спасателе!»
Затем он по собственной инициативе принялся учить Саманту, как правильно намазывать клубничный джем, и, с увлечением поедая вкуснейшие булочки, девушка с мальчуганом завели непринужденную болтовню. Ник оттаял, с куда большей легкостью присоединился к беседе и пару раз бросил Саманте благодарный взгляд, подкрепив его крепким пожатием руки под столом.
Увы, всему хорошему когда-то приходит конец.
– Послушай, Питер... Если в Линвуд надо вернуться к пяти...
Мальчик немедленно насторожился.
– Пап, а ты не мог бы позвонить? Может быть, мама позволит мне провести уик-энд с тобой...
– Я уже пробовал. – Ник покачал головой. – Пустой номер.
Питер встал из-за стола; живые эмоции на лице сменила маска стоической покорности.
Мальчик устроился на заднем сиденье отцовского «Мерседеса-450», и вся троица добралась до Лондона в атмосфере веселья и душевной близости, как старые добрые друзья.
Уже почти стемнело, когда Ник свернул на мощеный съезд в сторону Линвуда. Он бросил взгляд на свой «Ролекс»:
– Похоже, успеваем...
Дорога взбегала на холм, минуя ухоженные шпалеры, и после нескольких мягких поворотов глазам открылся трехэтажный особняк эпохи короля Георга, залитый огнями многочисленных, ярко освещенных окон.
Всякий раз, попадая сюда, Ник испытывал чувство странной опустошенности. Некогда он считал этот дом своим: каждая комната, каждый акр прилегающей территории несли в себе частичку воспоминаний, так что сейчас, когда он припарковал машину у портика с белыми колоннами, все пережитое нахлынуло вновь.
– Пап, я закончил модель «Спитфайера», которую ты прислал мне на Рождество. – Мальчик отчаянно цеплялся за каждую оставшуюся секунду. – Может зайдешь, посмотришь?
– Понимаешь, у меня... – начал было Николас.
Сын тут же выпалил:
– Это ничего, дядя Дункан еще не приехал. Он по пятницам всегда возвращается поздно, да и в гараже нет его «роллс-ройса»... – И тоном, котоне увижу до самой Пасхи.
– Иди, Николас, – твердо высказалась Саманта. – Я подожду.
Питер повернулся к ней:
– Вы тоже, Саманта, пожалуйста, пойдемте вместе...
Девушка подчинилась: ее словно заразило роковое любопытство, желание увидеть, узнать больше о прошлой жизни любимого. Она понимала, что Ник намерен упорно сопротивляться, а посему поторопилась выскользнуть из дверцы, поставив его перед свершившимся фактом.
– Хорошо, Питер.
Ник поднимался вслед за ними по широким ступеням к двустворчатой дубовой двери, как если бы его тащила приливная волна неподвластных ему событий. Это ощущение никогда не вызывало у него восторга.
Оказавшись в холле, Саманта быстро огляделась, чувствуя, что стоит на грани благоговейного трепета. Величественный – другое слово к этому дому вряд ли подберешь. Лестница из белого мрамора с мраморной же балюстрадой вздымалась на все три этажа. Стеклянные распашные двери по обеим сторонам холла вели в длинные приемные залы. Впрочем, девушке не удалось повнимательнее рассмотреть обстановку, потому что Питер ухватил ее за руку и сразу потащил на лестницу, к своей комнате, в то время как Ник следовал за ними куда более степенным шагом.
«Спитфайер» занимал почетное место на полке в изголовье кровати Питера. Мальчик гордо достал модель, и они принялись ее разглядывать, время от времени издавая подобающие случаю возгласы восхищения. Парнишка откликался на похвалу, как цветок на солнечные лучи.
Когда они наконец стали спускаться по лестнице, печаль и сдержанность, которые предшествуют расставанию, испытывал каждый – и тут их остановил голос, донесшийся из гостиной слева от холла:
– Питер, мой мальчик.
В дверях стояла женщина, чья красота превосходила фотографию, которую в свое время видела Саманта.
Питер послушно приблизился к ней.
– Добрый вечер, мама.
Женщина склонилась над сыном, взяла его лицо в ладони и нежно поцеловала, затем выпрямилась, потянув мальчика за руку так, чтобы он встал сбоку: едва уловимое, но непреклонное обозначение границ.
– Николас! – Она чуть склонила голову набок. – Ты выглядишь чудесно... Смуглый, подтянутый... однако будто заполняла весь громадный дом своим присутствием: так однаединственная райская птичка способна осветить сумрачное нутро джунглей. Мягкие и сияющие черные волосы, смуглая кожа и громадные, темные, как терновые ягоды, глаза свидетельствовали о наследии, оставленном персидской красавицей, на которой
