– Добрый день, Альфред. Как обычно, приглядываете за порядком?
– По мере сил и возможностей, сэр.
Следующее такси, содержавшее в себе младших помощников Тичера вместе с их внушительными портфелями, остановилось позади «бентли», и через десяток секунд все собрались на тротуаре, напоминая группу викингов у ворот средневекового города. Троица адвокатов поправила шляпы и решительно двинулась вперед боевым клином.
В вестибюле привратник перепоручил их старшему клерку, который поджидал у конторки.
– Доброе утро, мистер Берг. Превосходно выглядите, сэр.
Они поднялись на неторопливом лифте со старинной, складывающейся решеткой вместо привычных дверей. Николас так и не смог уговорить себя заменить этот лифт современной скоростной кабиной. На верхнем этаже клерк взмахнул рукой:
– Прошу за мной, господа.
Миновав нечто вроде холла, они попали в зал заседаний, внушительное, обшитое деревом помещение. Возле входной двери висел один-единственный портрет: старый Артур Кристи с воинственно выпяченным подбровями. В открытом камине горели настоящие дрова, даже не уголь, а на столе по центру зала были расставлены хрустальные графины с хересом и мадерой – очередная традиция, заведенная патриархом. Скупо поблагодарив, и Тичер, и Ник отказались от выпивки.
Они выстроились напротив кабинета председателя совета директоров. Ждать пришлось ровно четыре минуты, после чего двери распахнулись, и через порог ступил Дункан Александер.
Он бегло окинул взглядом помещение, тут же встретился взглядом с Николасом, и мужчины уставились друг на друга – словно два быка схватились рогами. В зале стало очень, очень тихо.
Адвокаты, окружившие Ника, чуть ли не отпрянули назад, а те, кто стоял за Александером, выжидали, не решаясь последовать за своим предводителем. О встрече предстояло несколько недель гудеть всему лондонскому Сити, и никто не хотел упустить ни единой подробности этой классической конфронтации.
Дункан Александер был поразительно красивым мужчиной: высокий, дюйма на два выше Ника, однако худощавый, как танцор; впрочем, он и двигался с танцевальной грацией. Его узкое, с впалыми щеками, лицо напоминало молодого Линкольна. В уголках глаз и рта жизнь уже оставила свои отметины. Густые медно- рыжие волосы с металлическим оттенком по моде закрывали уши и были так тщательно уложены, что каждая сверкающая волна казалась высеченной рукой скульптура. Кожа гладкая, значительно темнее волос – загорал под лампами, а может, и катался на горных лыжах возле шале Шантель в Гштааде. Улыбка прельщала ослепительной белизной крупных зубов, хотя глаза не улыбались, пусть даже в уголках и появились морщинки. За красивым лицом Дункана Александера – как в засаде – прятался снайпер.
– Николас, – сказал Александер, не делая шага вперед и даже не предлагая руки.
– Дункан, – негромко промолвил Ник, не утруждая себя ответной фальшивой улыбкой.
Александер сделал вид, что поправляет лацкан. В костюме великолепного покроя, из тончайшей мягкой шерсти сквозили небольшие франтоватые изыски: разрезы в фалдах, кармашки с двойными клапанами, не говоря уже про бархатный жилет цвета чернослива. Дункан коснулся пуговиц: еще один легкий, отвлеченный жест, единственный внешний признак дискомфорта. ку, и лишь в эту минуту у него забрезжило понимание, как произошла вся эта история. Вокруг человека, стоявшего напротив, витала аура возбуждения, вернее даже, опасности, которая могла бы исходить, скажем, от леопарда – или от иного сильного хищника. Ник, похоже, понял то практически непреодолимое влечение, которое Александер вызывал у женщин, особенно у избалованных, скучающих дам... например, у матери семейства, решившей, что после тринадцати лет брака ей хочется вновь испытать и волнение, и приключение, которых ее так несправедливо лишили... Дункан-кобра раздул капюшон и принялся танцевать свой танец, а Шантель следила за ним загипнотизированной птичкой – пока не свалилась с ветки... По крайней мере Николасу именно так хотелось видеть эту историю. Да, он стал мудрее. О, много мудрее – и куда более циничным.
– Прежде чем начать... – Ник знал, что его гнев, того и гляди, начнет бурлить за внешне невозмутимым фасадом, – хотелось бы поговорить пять минут наедине.
– Разумеется. – Дункан наклонил голову, и кругом раздалось торопливое шарканье: подручные Александера освобождали проход в кабинет председателя. – Прошу.
Он посторонился, и Ник вошел внутрь. Кабинет претерпел радикальную смену интерьера, так что Ник даже моргнул от неожиданности. Белые ковры, хромированная мебель, на стенах образчики абстрактно- геометрического искусства в примитивных цветах, высота потолка сильно уменьшилась за счет пирамидальных – как на яичных поддонах – впадин и выпуклостей из хромированной стали. Стены и потолок заляпаны световыми пятнами от поворотных светильников. «Нет, – решил Ник, – не видно здесь улучшений».
– На прошлой неделе я был в Сен-Назере. – Ник остановился в центре снежно-белого ковра.
Дункан тщательно закрыл за собой дверь.
– Да, знаю.
– Осмотрел «Золотой рассвет».
Дункан Александер щелкнул крышкой золотого портсигара и предложил его Нику. Когда тот отказался, он взял себе сигарету – эксклюзивный табак, набивали которым у «Бенсона и Хеджеса» по особому заказу.
– Шарль Гра преступил рамки своих полномочий, – сухо кивнул Дункан. – На борту «Золотого рассвета» праздные экскурсии запрещены.
– Меня не удивляет, что ты боишься демонстрировать плавучий гроб. показал замечательные зубы. – Проект-то ведь ты составлял.
– Ты сам знаешь, что это уже давно неправда. Ты взял мою идею, оторвал ей и руки, и ноги, и голову. Дункан, нельзя отправлять в плавание этого... – Ник поискал подходящее сравнение, – этого инвалида. С одним двигателем и единственным гребным винтом! Риск слишком велик.
– Сам не знаю, с какой стати говорю тебе об этом... Должно быть потому, что некогда здесь был твой кабинет. – Дункан вальяжно обвел рукой комнату. – Да и приятно, знаешь ли, ткнуть тебя носом в твои же исходные ошибки. Да, концепция была верна, однако, выражаясь фигурально, все молоко скисло, когда ты добавил свои... мм... как бы это выразиться... «бергианские» штрихи. Пять независимых силовых установок, а? И целый лес котлов. Увы, Николас, мертворожденная идея.
– Вовсе нет. Я проверял расчетами.
– Танкерный рынок сильно изменился с тех пор, как ты ушел из «Флотилии Кристи». Что ж, пришлось засучить рукава и кое-что поменять.
– В таком случае, раз изменилась фундаментальная структура затрат, нужно было отказаться от проекта.
– Э-э нет, Николас, я провел реструктуризацию. По моей задумке – и даже в нынешние непростые времена! – вложенный капитал вернется ко мне через год, что с учетом пятилетнего срока службы корпуса означает двести миллионов долларов прибыли.
– А вот я собирался построить судно, которое проживет не менее тридцати лет, – сказал Ник. – Чем не предмет для гордости?
– Гордость – дорогостоящий товар. Мы уже давно не закладываем основы для династий, мы занимаемся продажей танкерных услуг. – Снисходительный тон и непревзойденный акцент Дункана еще больше подчеркивали разницу в социальном происхождении противников. – Я запланировал пять лет эксплуатации, двести миллионов прибыли, и последующую продажу корпуса каким-нибудь грекам или японцам. Сезонная вещица, знаешь ли.
– О, ты всегда был мастером цапнуть кусок пожирнее и удрать, – согласился Ник. – Но здесь тебе не деревенский базар. Суда – не зерно или свиные туши, а океан – не паркет сырьевой биржи.
– Боюсь, вот тут-то я и не согласен. Принципы одинаковы: один покупает, другой продает.
– Судно – это живой организм, а океан можно считать полем битвы. Дункан извлек золотой «Хантер» из жилетного кармана и картинно щелкнул крышкой, взглянув циферблат: манерная привычка, выводившая Ника из себя. – Послушай, там за дверью стоят весьма дорогостоящие джентльмены...
– Ты играешь людскими жизнями. Не забывай, на борту любого судна есть команда.
– Морякам хорошо платят.
– А неизмеримый риск, которому подвергнется обитающая в океане жизнь? Куда бы ни направился
