порИ мысль разумная звучит как шутка;Толпа ученых входит в этот храм;На вид они не лишены рассудка,Почтение они внушают вам,Все смотрят сановито и прилично,Все по-латыни говорят отлично,Толкуют обо всех и обо всем,И все же — это сумасшедший дом.Карл, опьянен от нежности и счастья,С блестящим взором, в неге сладострастья,С сердцебиеньем и огнем в крови,Твердит на нежном языке любви:«Мой друг, моя Агнеса дорогая,Моя красавица, мой рай земной,Как часто я страдал, тебя теряя,Как счастлив я, что ты опять со мной,Опять в моих объятьях тесно, тесно!О, если б знала ты, как ты прелестна!Но будто пополнела ты слегка,Тебя не может обхватить рука,Не узнаю твой стан: он был так тонок.Какой живот, и бедра, и бока!Агнеса! Это будет наш ребенок,Наш милый сын, любви бесценный плод,Который Францию превознесет.Пусти меня скорее к милой детке,Дай поглядеть, удобно ли ему,Пусть милый плод к родной приникнет ветке,Пусти меня к ребенку моему».Кому, пусть сам читатель отгадает,Прекрасный Карл восторги расточает? Кого в объятиях сжимает он?То был Бонно, пыхтящий, потный, жирный,То был Бонно, который пораженБыл, как никто на всей земле обширной.Все в Карле страстью воспламенено;Он шепчет: «Этот миг я не забуду!»И вмиг на человеческую грудуБросает неповинного Бонно.Какие вопли раздались, о Муза,Под тяжестью нечаянного груза!Аббат, слегка опомнившись, впередСтарается просунуть свой живот,Агнесу топчет, давит Доротею;Бонно, вскочив, за ним бежит в аллею.Но Ла Тримуйлю кажется, что ту,Но ком его душа всегда пылает,Его красавицу, его мечтуТолстяк бегущий дерзко похищает.Он за Бонно бежит, крича ему:«Отдай ее, иль силой отниму!Стой, подожди!» И бедного детинуСо страшной силой ударяет в спину.Бонно прекрасную броню носил,С ней расставаясь лишь в опочивальне;Удар по ней подобен грому былИль стуку молота по наковальне;Его торопит страх, в глазах темно.Иоанна, видя бедствие Бонно,Бегущего в отчаянном испуге,Иоанна, в шлеме и в стальной кольчуге,Летит к Тримуйлю, и ее рукаВыплачивает долг за толстяка.Бастард, прославленный по всей отчизне,Зрит, что опасность угрожает жизниТримуйля дорогого. Не ему льВ любви и верности клялся Тримуйль?Бастард прекрасный принимает ДевуЗа англичанина, несется к нейИ, справедливому отдавшись гневу,Все, что досталось дружеской спине,Спешит Иоанне возвратить вдвойне.Карл благородный, созерцавший это,Своих желаний не терял предметаИ, видя, что Агнесу бьют, за мечХватается, не в силах удержаться.Он хочет за нее костями лечь,Он с целой армией готов сражаться.И кажется ему, что заодноВсе, находящиеся воруг Бонно.Он колет Дюнуа куда попало,А тот с размаху бьет его в забрало,Несноснейшую причиняя боль.Когда б он знал, что это был король,Наш рыцарь ужаснулся бы, наверно.И устыдился бы себя безмерно!Бастард и Деву ранит; та егоРазит мечом в неистовстве и гневе;Но рыцарь, не страшася ничего,Бросает вызов королю и Деве;Направо и налево, здесь и там,Он их с размаху бьет по головам.Иоанна, Дюнуа, остановитесь!Как будет горько вашему умуПонять впоследствии, с кем бился витязь,Удары Девы сыпала кому! Тримуйль с неостывающей отвагойДерется с кем попало и поройИоанны прелести щекочет шпагой.Бонно не занят этою игрой,Гул битвы меньше всех его смущает.Он получает, но не возвращаетИ со слезами бегает кругом,Опережаемый духовником.Круговоротом бешеная злобаБурлит широко по всему дворцу,И верные друзья, лицом к лицу,Сражаются, любя друг друга оба,Агнеса стонет, Доротея льетПотоки слез и милого зовет.Тут Бонифаций, полный сокрушенья,Уже уставший призывать творца,Заметил, что на битву с возвышеньяХозяин грозный этого дворца,Гермафродит, обыкновенно хмурый,Глядит, держась от смеха за бока.Мгновенно голова духовника,Где под защитою святой тонзурыЕще остался смысл, озаренаБыла догадкою, что, без сомненья,Виновник и зачинщик СатанаНеслыханного самоизбиенья.Он вспомнил, что Бонно носил с собойМускат, гвоздику, перец, соль, левкой,При помощи которых наши дедыРазличные предотвращали беды.Духовнику был кстати груз такой.Молитвенник при нем был. В тяжкой долеНабрел он на спасительную нить,При помощи молитв и горсти солиЛукавого задумав изловить.Над таинством трудясь, подобно магам,Бормочет он: «Sanctam, Catholicam,Papam, Romam, aquam benedictam»;И, чашу взяв, спешит проворным шагомВрасплох святою окропить водойОтродие Алисы молодой.Едва ли Стикса огненная влагаДля грешников губительней была.Волшебник загорелся, как бумага,И вместе с замком, сим жилищем зла,Его заволокла густая мгла.Еще не исцелившись от недуга,Искали рыцари во тьме друг друга.Мгновение спустя обман исчез;Нет больше битв, ошибок, злых чудес,Любовь опять сменила раздраженье,Ничто не затемняло больше глаз,Вернулся, бывший в их распоряженье,Рассудка незначительный запас;Увы, к стыду людей, на нашем светеНетрудно исчерпать запасы эти.Совсем как напроказившие дети,Смотрели паладины в этот час;Полны смиренья и господня страха,Они поют псалмы у ног монаха.О благородный Карл! О Л а Тримуйль!Я восхищенье ваше опишу ль? Повсюду слышалось: «Моя Агнеса!Мой ангел! Мой король! Моя любовь! Счастливый день! Счастливый миг! ЗавесаУпала с глаз! Тебя я вижу вновь!»На сто вопросов с этих уст счастливыхСлетает сто ответов торопливых,Но чувств не может выразить язык.Отеческие взоры духовникНа них бросая, в стороне молился.Бастард к Иоанне нежно наклонилсяСо скромным выраженьем чувств своих.Тут постоянный спутник страсти их,Осел священный, Франции на славу,Издал громоподобную октавуВсей силой легких. Небо потряслаОктава благородного осла.Качнулись стены замка. ЗадрожалаЗемля, и Девственница увидала,Как падают при звуках громовыхСто башен медных, сто дверей стальных.Так было раз уже во время оно,Когда, презрев кровопролитный бой,Евреи укрепленья ИерихонаВ единый миг разрушили трубой.Теперь чудес подобных не бывает.Мгновенно замок вид переменяетИ, созданный неверием и злом,Становится святым монастырем.Салон Гермафродита стал часовней.Опочивальня, прочих мест греховней,Где буйствовал хозяин по ночам,Преобразилась в величавый храм.По мудрому творца определенью,Не изменила местоназначеньюЛишь зала пиршеств, и в стенах ееБлагословляют пищу и питье.Душою в Реймсе, в стенах Орлеана,Так говорила Дюнуа Иоанна:«Все нам благоприятствует.Заря Любви и славы светит нам отныне;И дьявол посрамлен в своей гордыне,Беспомощною злобою горя».Она ошиблась, это говоря.
Конец песни семнадцатой
ПЕСНЬ ВОСЕМНАДЦАТАЯ
СОДЕРЖАНИЕЗлоключения Карла и его золотой свитыНет в летописях ни одной страны! Такого мудреца или пророка,Который бы не потерпел жестоко,По прихоти завистливого рока,От происков врагов иль Сатаны.Французского монарха от рожденьяИспытывала воля провиденья;Его воспитывали кое-как;Его преследовал Бургундский враг[82];Отец лишил законного владенья;К суду юнец несчастный призван былПарламентом Парижа близ Гонессы;Британец лилии его носил;Ему порой не удавалось мессыПрослушать; он скитаться и блуждатьПривык. Любовница, друг, дядя, мать —Все предали его и все забыли.Агнесою воспользовался бритт;Благодаря нечистой адской силеИскусным волшебством ГермафродитЕму к любимой преградил дорогу.Он в жизни много испытал обид,Но он их вынес, — так угодно
