французов был того же мненья.Тут обуял несчастных пленных страх,Все бросились к его ногам, в слезах.Их поместили около строенья.Где Карл, в сопровождении двора,Решил остаться на ночь до утра.Агнеса так была душой добра,Что пир решила им устроить редкий:Бонно им снес монаршие объедки.Карл весело поужинал, потомЛег отдохнуть с Агнесою вдвоем.Проснувшись, оба раскрывают веждыИ видят, что исчезли их одежды.Агнеса тщетно ищет их кругом, —Их нет, как и жемчужного браслета,А также королевского портрета.У толстого Бонно из кошелькаПохитила какая-то рукаВсе деньги христианнейшей короны.Ни ложек нет, ни платьев, ни кускаГовядины. Койоны и Фрелоны,Минуты лишней не теряя зря,Заботою и рвением горя,Немедля короля освободилиОто всего, чем был он окружен.Им думалось, что мужеству и силеПротивна роскошь, как учил Платон.Они ушли, храня монарха сон,И в кабаке добычу поделили;Там ими был написан и трактатВысокохристианский о презреньеК земным благам и суете услад.Доказывалось в этом сочиненье,Что все на свете — братья, что должноНаследье божье быть поделеноИ каждому принадлежать равно.Впоследствии святую книгу эту,По праву полюбившуюся свету,Дополнила ученых справок тьма,Для руководства сердца и ума.Всю свиту королевскую в смущеньеПовергло дерзостное похищенье,Но не найти нигде уже вещей.Так некогда приветливый Финей,Фракийский царь, и набожный ЭнейЧуть было не утратили дыханьяОт изумленья и негодованья,Заметив, что у них ни крошки нет,Что гарпии пожрали их обед.Агнеса плачет, плачет Доротея,Ничем прикрыться даже не имея,Но вид Бонно, в поту, почти без сил,Их все-таки слегка развеселил.«Ах, боже мой, — кричал он, — неужелиУ нас украли все, что мы имели!Ах, я не выдержу: нет ни гроша!У короля добрейшая душа,Но вот развязка — посудите сами,Вот плата за беседу с мудрецами».Агнеса, незлобивая душойИ скорая всегда на примиренье,Ему в ответ: «Бонно мой дорогой,Не дай господь, чтоб это приключеньеВнушило вам отныне отвращеньеК науке и словесности родной:Писателей я очень многих знала,Не подлецов и не воров нимало,Любивших бескорыстно короля,Проживших, о подачках не моля,И говоривших прозой и стихамиО доблестях, но доблестных делами;Общественное благо — лучший дарЗа их труды: их наставленье строго,Но полно сладких и отрадных чар;Их любят все, их голос — голос бога;Есть и плуты, но ведь и честных много!»Бонно ей возразил: «Увы! Увы!Пустое дело говорите вы!Пора обедать, а кошель потерян».Его все утешают: всяк уверен,Что в скором времени и без трудаЗабудется случайная беда.Решили двинуться сию минутуВсе в город, к замку, к верному приюту,Где и король, и каждый паладинНайдут постель, еду и много вин.Оделись рыцари во что попало,На дамах тоже платья было мало,И добрались до города гуськом,Одни в чулках, другие босиком.Конец песни восемнадцатой
СОДЕРЖАНИЕСмерть храброго и нежного Ла Тримуйля и прелестной Доротеи. Суровый Тирконель делается картезианцемИз чрева Атропос ты рождена,Дочь смерти, беспощадная война,Разбой, который мы зовем геройством!Благодаря твоим ужасным свойствамЗемля в слезах, в крови, разорена.Когда на смертного идут согласноМарс и Амур и рыцаря рука,Что в тайные минуты неги страстнойБыла так ласкова, нежна, легка,Пронзает грудь уверенно и грубо,Которой для него дороже нет,Грудь, где его пылающие губыСтоль трогательный оставляли след;Когда он видит, как тускнеет светВ дышавших преданной любовью взорах, —Такая участь более мрачна,Чем гибель ста солдат, за жизнь которыхМонетой звонкой уплатить сполнаУспела королевская казна.Вновь получив рассудка дар убогий,Который нам в насмешку дали боги,Король, отрядом окружен своим,Скакал вперед, желаньем битв томим.Они спешили к стенам городскимИ к замку, чьи хранили укрепленьяДоспехов Марсовых обширный склад,Мечей, и пушек, и всего, что адНам дал для страшного употребленья.Завидев башни гордые вдали,Они поспешно крупной рысью шли,Горды, самоуверенны, упрямы.Но Ла Тримуйль, который, возле дамыСвоей гарцуя, о любви шептал,От спутников нечаянно отсталИ сбился тотчас же с пути. В долине,Где звонко плещется источник синийИ, возвышаясь вроде пирамид,Строй кипарисов сладостно шумит,Где все полно покоя и прохлады,Есть грот заманчивый, куда НаядыС Сильванами уходят в летний зной.Там ручеек капризною волнойКрасивые образовал каскады;Повсюду травы пышно разрослись,Желтофиоль, и кашка, и мелис,Жасмин пахучий с ландышем прелестным,Шепча как будто пастухам окрестнымПривет и приглашение прилечь.Всем сердцем славный Ла Тримуйль их речьПочувствовал. Зефиры, нежно вея,Любовь, природа, утро, Доротея —Все чаровало душу, слух и взгляд.Любовники сойти с коней спешат,Располагаются на травке рядомИ предаются ласкам и усладам.Марс и Венера с высоты небесДостойнее б картины не сыскали;Из чащи нимфы им рукоплескали,И птицы, наполняющие лес,Защебетали слаще и любовней.Но тут же рядом был погост с часовней,Обитель смерти, мертвецов приют;Останки смертные Шандоса тутПогребены лишь накануне были.Над прахом два священника твердилиУныло «De Profundis»[84]. ТирконельПрисутствовал во время этой службыНе из-за благочестья, а из дружбы.Одна у них была с Шандосом цель:Распутство, бесшабашная отвагаИ жалости не ведавшая шпага.Привязанность к Шандосу он питал,Насколько мог быть Тирконель привязан,И, что убийца будет им наказан,Он клятву злобную у гроба дал.В окошко он увидел меж ветвейПасущихся у грота двух коней.Он направляется туда; со ржаньемБегут к пещере кони от него,Где, отданные сладостным желаньям,Любовники не видят ничего.Поль Тирконель, чей бессердечный разумЧужого счастия был вечный враг,Окинул их высокомерным глазомИ, подойдя к ним, закричал: «Вот как!Так вот какой срамной разгул устроя,Вы память оскорбляете героя!Отбросы жалкого двора, так вотЧто делаете вы, когда умретБританец, полный доблести и силы!Целуетесь вы у его могилы,Пастушеский разыгрывая рай!Ты ль это, гнусный рыцарь, отвечай,Твоею ли рукой британский воин.Которому ты даже недостоинСлужить оруженосцем, срам и стыд,Каким-то странным образом убит?Что ж на свою любовницу глядишь тыИ ничего в ответ не говоришь ты?»На эту речь Тримуйль сказал в ответ:«Средь подвигов моих — такого нет.Великий Марс всегда распоряжалсяСудьбою рыцарей и их побед, —Он так судил. С Шандосом я сражался,Но более счастливою рукойБританский рыцарь был смертельно ранен;Хотя сегодня, может быть, и мнойНаказан будет дерзкий англичанин».Как ветер крепнущий сперва чуть-чутьРябит волны серебряную грудь,Растет, бурлит, срывает мачты в воду,Распространяя страх на всю природу, —Так Ла Тримуйль и Тирконель сперва,Готовясь к поединку, говорилиОбидные и колкие слова.Без панцирей и шлемов оба были:Тримуйль в пещере бросил кое-какКопье, перчатки, панцирь и шишак —Все, что необходимо для сраженья;Себя удобней чувствовал он так:Помеха в час любви вооруженье!Был Тирконель всегда вооружен,Но шлем свой золотой оставил онВ часовне вместе со стальной кольчугой —В сражениях испытанной подругой.Лишь рукояти верного клинкаНе выпускает рыцаря рука.Он обнажает меч. Тримуйль мгновенноБросается
