Смотрел и запоминал, как выглядят его шея, грудь, живот, бедра, пенис, яички, промежность, колени, локти, пальцы, ладони. Он не позволит себе забыть ни единой подробности. Густые темные колечки волос вокруг сосков, бледно-розовый шрам на левой руке, правое яичко кажется круглее, больше, чем левое. Гектор, оттянув крайнюю плоть, вытирал свой половой орган. У Ричи пенис вдруг затвердел, встал торчком — огромный, безобразный, вихляющий. Он был не в состоянии контролировать свою реакцию. Вытирая плечи, Гектор глянул на Ричи и тут же отвернулся — шокированный, смущенный. Ричи успел заметить досаду и отвращение в его глазах.
Гектор крякнул, буркнул под нос невнятное ругательство, от которого веяло холодным презрением, отвернулся от мальчика, пряча от его взгляда свое тело. Ричи густо покраснел. Ему хотелось плакать. Нет, он не должен плакать. Ричи лихорадочно натянул на себя плавки и бросился прочь из раздевалки. Его член все еще стоял торчком, грозя вывалиться из плавок, и он на бегу прикрывал руками пах и дрожал, делая вид, будто ему холодно. Он едва не поскользнулся у бассейна. Нырнул, игнорируя запретительные знаки, и поплыл, заново наворачивая круги, яростными, мощными гребками вспенивая вокруг себя воду. Он пытался уплыть от того, что сейчас произошло, пытался уплыть от презрения Гектора. Тот, наверно, счел его извращенцем, поскольку понятия не имел, кто он такой, не узнал его. Что должно было бы Ричи обрадовать: значит, Гектор ничего не скажет Айше, а следовательно, ни мама его, ни Конни никогда не услышат о случившемся. Но Ричи не радовался. Гектор его не помнил. Ричи для Гектора был пустое место — просто гомик, педик, бестолковый пацан с нездоровыми фантазиями. Ричи плыл и плыл, круг за кругом, без устали разрезал воду, доводя себя до изнеможения. Наконец, обессиленный, он прижался лбом к холодному кафелю бассейна. Мерзость, гадость, гнусь.
Направляясь к дому Рози, он все еще бичевал себя. Он ненавидел свое тело. Оно его предало. Не следовало ему убегать. Нужно было остаться и бросить вызов Гектору. Я знаю, что ты сделал.
— Как ты рано, — улыбнулась Рози, впуская его в дом.
Он пробормотал что-то нечленораздельное. Хьюго смотрел DVD-фильм в гостиной, но, едва услышал голос Ричи, тут же к нему прибежал. И только когда детские ручонки обвили его за шею, он наконец-то почувствовал некоторое облегчение, избавился от желания разорвать себя на части, уничтожить свое никчемное тело, свой грязный больной ум. Он обнял мальчика, потом осторожно отстранился от него, достал из кармана вентолин, дважды глубоко втянул носом порошок. Теперь он мог дышать. Он улыбнулся мальчику. Тот смотрел на него с тревогой во взгляде.
— Не волнуйся, малыш. Я просто запыхался.
Рози тоже обеспокоилась.
— Все нормально, — успокоил он ее. — Просто я перетрудился в бассейне. — Он бухнулся на диван. — Где Гэри?
— Спит, — хихикнул Хьюго. — Он всегда спит допоздна. Говорит, если я разбужу его в субботу утром, он исколошматит мою задницу. — Мальчик уселся на диван рядом с Ричи. — Это значит, что он побьет меня по попке.
Рози покачала головой:
— Ты же знаешь, он просто пугает.
Хьюго проигнорировал ее слова. Он с обожанием смотрел на Ричи.
— Хочешь, пойдем в парк, поиграем там в футбол?
— Да, — возликовал Хьюго и побежал вокруг журнального столика, радостно крича: — Прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок.
Рози сунула Ричи в руку десять долларов.
— Он хочет мороженого, — шепнула она. — Но купи ему только один шарик. — Она обняла Ричи. Она так приятно пахла — мылом, сладкими цветочными ароматами женского тела. Она пахла чистотой. — И себе тоже купи.
Ричи кивнул, не желая, чтобы Рози убирала с него руку. Но она убрала. Футбол, мороженое, прогулка. Это все, что он хотел — быть мальчиком, снова стать ребенком. Хотел, чтоб Рози вечно обнимала его.
— К одиннадцати я закончу.
— Вы не волнуйтесь. Мне нравится играть с Хьюго.
— Ему тоже нравится играть с тобой.
— Это потому что он обезьянка. — Ричи взъерошил малышу волосы. — Верно, приятель, да? Ты — маленькая обезьянка?
— Я не обезьянка, не обезьянка, не обезьянка, — возразил мальчик, но радостным тоном. Ричи вместе с Рози ждал на веранде, пока Хьюго найдет свой мяч. В ясном небе светило яркое солнце, уже было жарко. Он вообще не будет думать о Гекторе. Нельзя. Каждый раз, когда он думает о нем, он испытывает глубокое унижение, — его будто разрывает надвое.
Они с час развлекались в парке — пинали мяч, иногда, если Хьюго становилось скучно, переходили на более грубую игру. Физическая нагрузка, необходимость следить за переменами в настроении Хьюго помогли Ричи на время забыть утренний эпизод в бассейне.
После того как они вдоволь наигрались, Ричи повел Хьюго через парк на Квинз-парейд. Там они купили мороженое, и, пока ели, Хьюго рассказывал ему про «Пропащих ребят» и «Пиноккио». Внезапно засигналил мобильный телефон. Это пришло сообщение от Линина, спрашивавшего, не хочет ли Ричи, чтобы они вместе пошли на работу. Хьюго смотрел, как Ричи набирает ответ. Ричи нехотя глянул на часы на дисплее телефона. Одиннадцать. Пора вести Хьюго домой.
Хьюго, услышав, что пора возвращаться, неистово замотал головой:
— Нет. Я еще хочу поиграть.
— Извини, малыш. Я обещал твоей маме, что приведу тебя домой.
Мальчик надулся и пальцем стал размазывать мороженое по столу.
— Нет, — дерзко заявил он. — Я домой не пойду.
Я тоже не хочу идти домой, малыш, хочу быть здесь с тобой вечно.
— А если я тебя на закорках понесу?
Хьюго просиял:
— До самого дома?
Ричи колебался. Хьюго уже четыре. Он растет, тяжелеет.
— Пока не свалюсь.
Мальчик раздумывал над его предложением. «Свалюсь» означало «пока Ричи не устанет».
Хьюго отодвинул в сторону мороженое.
— Все, я поел, — сказал он, слезая со стула.
Ричи опустился на корточки, Хьюго запрыгнул ему на спину.
— Блин, — со стоном произнес Ричи, — ну ты и тяжелый.
— Ты сказал плохое слово.
— Скажи спасибо, что хуже не выразился.
Хьюго забрался выше на его спине, крепко обхватил его за шею, нагнулся к уху Ричи и шепнул:
— Бля.
— Тсс… — рассмеялся Ричи. Он взял мальчика за руки. — Готов?
— Готов.
— И-го-го, — негромко крикнул Ричи, имитируя ржание лошади, и побежал под ликующие возгласы Хьюго, вопившего прямо ему в уши.
На светофоре, когда они переходили Гоулд-стрит, Хьюго плюнул в старика. Это был пожилой джентльмен — таких не часто встретишь в наши дни. В галстуке, отглаженной белой рубашке, в пиджаке — в такую-то жару! — в старомодной шляпе с полями, он как будто сошел из кадра старого австралийского фильма. Они стояли рядом, ждали, когда загорится зеленый свет. Старик, даром что дряхлый на вид, спину держал прямо. Он глянул на Хьюго и улыбнулся.
— А я выше тебя, — крикнул ему мальчик.
