И увидел вот что весь класс забрался на парты вокруг меня и смотрел, как я расправляюсь с этим наглым рыцаришкой.
А потом все стали айкать и ойкать и прыгать с парт вниз, и тогда я наконец увидел нашу учительницу, совсем красную, и других учителей, и завуча, и директора, и медсестру, и нянечку, и всех-всех…
А про то, как я был в кабинете у директора, и про всякое такое мне неохота рассказывать.
Теперь все говорят, что я урок сорвал.
Говорят, что подвёл новую молодую учительницу. Такая славная, просто не верится, что я мог это сделать.
Просто я не нахожу объяснения таким словам.
Похоже, что это какая-то глупость и ошибка.
Совершенно уверен.
Вы, я думаю, тоже. А?
Озарена весёлым треском
Мне подарили фотоаппарат.
Завтра я куплю себе плёнку и сфотографирую памятник Александру Сергеевичу Пушкину в саду.
Плёнку я проявлю, отпечатаю снимки, разложу их на столе и буду смотреть.
Я буду смотреть и смотреть и вдруг унижу, что сам я сижу в саду на скамеечке, против памятника великому поэту. Против памятника Александру Сергеевичу Пушкину.
Я буду долго глядеть на него, и он вдруг сойдёт вниз, погуляет немножко по саду, а потом подойдёт к моей скамейке и скажет:
— Прошу извинить меня, я не помешаю?
— Ой, что вы, что вы! — воскликну я. — Пожалуйста!
Я посмотрю сбоку на его добрые, грустные глаза, не удержусь и произнесу, волнуясь:
— А я вас знаю, Александр Сергеевич. Вы — великий поэт Александр Сергеевич Пушкин.
— Ах, — очнётся он. — Откуда ты меня знаешь?
— Что за вопрос?! — воскликну я. — Ну что за вопрос?!
— Да, да, верно, — скажет он, сообразив. — Я позабыл совсем, я о своём думал.
— Вот так встреча! — скажу я.
— «Мороз и солнце, день чудесный», знаешь? — вдруг спросит он.
— Конечно, — скажу я. — «Ещё ты дремлешь, друг прелестный», правильно?
— Правильно, — скажет он. — А как дальше?
И я стану читать ему дальше: «Пора, красавица, проснись…»
Я буду читать, смущаясь и краснея, но с выражением, как и надо, а потом вдруг покраснею ещё больше, оттого что вспомню: несколько строчек в конце я вовсе не знаю, и раньше не знал, не выучил, и мне поставили за это в школе три с минусом.
— Дальше я не знаю, — скажу я печально.
— Как же так, как же так? — расстроится Александр Сергеевич. — «Вся комната янтарным блеском…»
— «Озарена весёлым треском», — чуточку вспомню я.
— Мальчик! Как же это можно — озарить весёлым треском? Там же точка после «озарена». Что же это получается?
Он вздохнёт тяжело, поднимется со скамейки, пойдёт, пойдёт… И снова я увижу, что он памятник.
— Александр Сергеевич! — закричу я. — Куда же вы?! Я не буду больше! Не буду! Я хотел пригласить вас в зоосад. Там белые медведи! Я хотел вас познакомить с Женькой Кисейкиным, моим другом! Я хотел…
Я буду звать его долго — и всё зря: он не шелохнётся.
И я увижу себя вовсе не в саду, а дома, за столом, перед фотографиями.
Не буду я завтра покупать плёнку. Ну её совсем!
Пропади она пропадом.
Пойду-ка и выучу сперва всё это замечательное стихотворение.
Великий талант
Кто никогда не играл на флейте, не знает, что это такое. На переменке ко мне подошёл староста Глеб.
— Ну, как флейта? — спросил он.
— Какая флейта? — удивился я.
— Поигрываешь помаленьку, а?
— Отстань, — сказал я. — Ни на чём я не поигрываю. Я её и в глаза не видел.
— Плохо дело, — сказал Глеб. — Пора научиться.
— Это ещё зачем?
— Пора, пора, — сказал Глеб. — Учись.
— Не буду, — сказал я.
— Слушай, — сказал Глеб. — Я тебе не нянька. Ты пионер?
— Пионер.
— Учишься хорошо?
— Ну, хорошо… ничего учусь.
— Маме помогаешь?
— Когда как. В общем, вроде помогаю.
— Ну, вот видишь, а на флейте не играешь. Учись, учись, пора.
И убежал.
Я подумал, может, и правда пора. Ну что у нас за староста! Подойдёт к тебе, поговорит, и вроде всё ясно.
После уроков Глеб сказал:
— Зайди ко мне вечерком, у меня там есть кой-какие флейты, — и добавил: — Ты, наверное, думаешь, зачем это всё. Так вот: шестой «а» посадил берёзку, шестой «в» сделал модель корабля, шестой «б» ещё чего-то — у каждого своё, а у нас будет симфонический оркестр. Все тридцать человек на чём- нибудь играют. Надо что-то непохожее. Необыкновенное. Учись на флейте, через три дня концерт.
— А когда репетиция? — спросил я.
— Боюсь, не успеем, — сказал Глеб. — Мы сразу. Не бойся. Ты у нас великий талант. Вот это будет сюрприз. Все ахнут. Ну, привет!
И убежал.
Три дня я ходил сам не свой. Ни с кем ни о чём не говорил. Глеб сказал, что это тайна. Тайна и сюрприз. В день концерта Глеб повесил на школе афишу. Все были поражены.
Глеб назначил сбор музыкантов без пяти семь.
Когда я с флейтой пришёл в школу, народу в зале было полно. Глеб встретил меня в раздевалке.
— Ну, как дела? — спросил он.
— Ничего у меня не выходит, — сказал я. — Хочу сыграть одно, а получается другое. Лучше мне сегодня не выступать.
— Не глупи, — сказал Глеб. — Класс хочешь подвести? И так всего семь человек пришло, а ты восьмой. В музыке это называется октет. Я так и скажу: «Выступает октет шестого «г» класса». Пошли.
Мы прошли за кулисы. На сцене было темно.
