— Случилось женской половине Фолдингота с душой расстаться, — продолжил Фолдингот, свернувшись в клубочек. — И не бывать отныне встречи после разлуки.
— Не может быть! — лицо Бабули Поллок исказилось.
— Чудовищная новость… — раздался голос Нафтали.
Гигант-швед стоял вместе с женой в дверях апартаментов Драгомиры. Они подошли к Фолдинготу и, опустившись на колени, погладили домового по большой пушистой головке.
— Ты хочешь сказать, что Фолдингота… — Зоэ не осмелилась произнести роковое слово.
— Изгнанные с острова Фей-Без-Возраста отступницы забрали душу моей любимой Фолдинготы, — подтвердил Фолдингот. По его круглым щечкам ручьем текли слезы.
— Не может быть… — Брюн повлажневшими глазами смотрела на скорчившегося малыша.
— Риск потери познал реальность…
Геториг, полный сочувствия, подскочил и протянул Фолдинготу платочек. Огорченный известием, он обнял домового.
— Знаешь, я никогда не считал тебя обычной прислугой, — брякнул он, желая скрыть эмоции. — И очень рассчитываю, что ты сделаешь для меня твои аппетитные горячие сандвичи с ветчиной и сыром, — добавил Геториг, чтобы как-то отвлечь домового.
Фолдингот тут же покорно встал и направился на кухню, где приступил к делу, грохоча посудой. Геториг, желая хоть как-то извиниться за бестактность, всячески старался облегчить боль Фолдингота, травя ему байки собственного сочинения. Но Фолдингот закрылся в своем горе.
Драгомира со стоном поднялась и, опершись на руку Зоэ, направилась к несчастному помощнику по хозяйству.
— Ты ведь изначально это знал, да? С самого их ухода?
— Известно было Фолдинготам о грядущем изъятии его половинки еще до отправления всех в картину, — подтвердил Фолдингот, глядя на Драгомиру. — Сердца готовы были их к разлуке вечной, но не к боли…
— И вы ничего никому не сказали? Ни тот, ни другой? — Драгомира обняла малыша.
— Не стоит Старой Лучезарной забывать, что сообщают Фолдинготы им известное тогда лишь, когда вопрос им задан прямо, — всхлипнул Фолдингот. — Отсутствие вопроса имеет следствием своим отсутствие ответа.
— Ну конечно… Мне нет прощения, я должна была спросить, что тебе известно, еще до Вкартинивания.
— Знать и сказать известное — не значит Року помешать удар свой нанести без жалости тому, что избран им…
— Но тогда мы бы просто не пустили туда Фолдинготу! — со слезами на глазах воскликнула пожилая дама.
— Моя Фолдингота избранницею Рока стала, чтобы спасение осуществить одного из Беглецов вкартиненных. И ею принятие этого было полным, поскольку выбора не существует.
— От судьбы не уйдешь… — прошептала сильно взволнованная Зоэ.
— Подруга Юной Лучезарной имеет точность в понимании, — слабо кивнул Фолдингот.
Он снова уронил голову на плечо Драгомиры, и та покачнулась под весом крошечного эконома.
Нафтали поспешил помочь Зоэ поддержать Бабулю Поллок, все трое отвели Фолдингота на софу и уложили.
— Надеюсь, он оправится, — прошептала Зоэ.
Фолдингот взглянул на нее.
— Уста подруги Юной Лучезарной надежду выражают, и будет пожелание ее исполнено, — устало произнес он. — Сердце Фолдингота на веки вечные останется в осколках, но он переживет сие.
— Извини, что задаю этот вопрос, Фолдингот, — расстроенно продолжила Драгомира, — но…
— Известна Фолдинготу тревога Старой Лучезарной, — перебило ее маленькое существо. — Вернутся Беглецы почти в составе полном, сие есть истина.
— Почти в полном? — переполошился Нафтали, а Драгомира буквально была потрясена.
— Случится исчезновение вечное, — ответил Фолдингот.
Драгомира испустила душераздирающий вопль.
— КТО?! СКАЖИ, КТО?!
— Один из Беглецов вкартиненных расстанется там с жизнью. Но личность Фолдинготу неизвестна. Фолдингот — не Рока воплощение… — удрученно заявило маленькое создание и свернулось в клубок.
Шок от такой жуткой перспективы у всех находившихся в доме на Бигтоу-сквер Беглецов был сильнейший.
Драгомира, спотыкаясь, вернулась на диван. Глубоко вздохнув, она прикрыла глаза и погрузилась в мрачные мысли. Брюс с Нафтали уселись напротив нее на вспоротые ворвавшимися в дом Бабули Поллок Изменниками кресла. На лицах почтенных скандинавов читалась полная растерянность. Жанна, изнуренная тревогой и удвоившейся нагрузкой в ресторане, выглядела ничуть не лучше своих друзей. Казалось, ее лицо состоит из одних больших карих глаз, расширившихся от страха.
А у Зоэ в душе вдруг возникло странное ощущение пустоты. Чувство, которое ей уже довелось испытать несколько месяцев назад, когда она потеряла сначала родителей, потом бабушку Реминисанс и, наконец, двоюродного деда, Ортона МакГроу. Все они исчезли быстро и неожиданно, унеся с собой частичку ее души. Именно это она чувствовала сейчас: пустота заполняла место, где могла поселиться боль. Несчастья постепенно научили Зоэ включать этот сугубо личный защитный механизм: выживать при помощи пустоты. Помогала ли ей в этом кровь Твердоруков? Или тоже текущая в ее жилах кровь Застеней? А может, и вовсе наследие Лучезарных?
«А может, и все вместе», — думала девочка, удивляясь своей холодности.
Сидя в сторонке, она смотрела на Нафтали, Брюн и Драгомиру. Зоэ отлично понимала снедающее их беспокойство. Кнуды наверняка думают о своем внуке Тугдуале, а Жанна — о муже и сыне. У Драгомиры же в этой проклятой картине были заперты сын, внучка и брат. А она? О ком думает она? О бабушке? О Леомидо, своем вновь обретенном дедушке? О Гюсе?
Девочке усилием воли пришлось заставить себя думать, рискуя погрузиться в боль, которая вполне могла оказаться невыносимой. Чтобы не сказать фатальной… Эти усилия оживили ее память, и пред ней предстало лицо бабушки…
33. Тяжесть воспоминаний
Зоэ отлично помнила, когда в последний раз видела Реминисанс. Это был четверг, погода стояла чудесная, по ясному небу плыли пушистые облака. Они вдвоем скорым шагом шли в колледж — Реминисанс всегда во что бы то ни стало провожала и встречала внучку. Там они обнялись, пожелали друг другу хорошего дня, и Зоэ ушла на занятия. Но в тот вечер не бабушка ждала ее на выходе из колледжа, а Ортон, двоюродный дед. В его темных глазах стояла странная печаль, когда он сообщил девочке, что Реминисанс утонула. Эта новость в совокупности с гибелью родителей в авиакатастрофе окончательно изгнала счастье из сердца Зоэ.
После этого Ортон принял девочку в свою семью, где все были добры к ней. Двоюродная бабушка Барбара, ласковая и сердечная, часто впадала в меланхолию. Она очень скучала по своей родине, Соединенным Штатам. А кузен Мортимер относился к Зоэ как настоящий старший брат, очень доброжелательно, и всегда выступал в роли ее защитника. Что же до двоюродного деда, Ортона, то, несмотря на тяжелый характер, он заботился о том, чтобы девочка ни в чем не нуждалась, и Зоэ в конечном итоге привыкла к его хмурому взгляду, следящему за ней с суровым любопытством.
Трое МакГроу были единственной семьей девочки, и она питала к ним глубокую привязанность, полную благодарности.
Поселившись у них, Зоэ вскоре стала невольным свидетелем постоянных скандалов между Барбарой и Ортоном по вопросам, явно не имеющих никакого отношения к самой девочке, к ее вящему облегчению. В
