Как будто в мире я жила другом. Следила я за парусом в тоске, Что поднят был в безветрии морском Терпенье потерявшим моряком, И думала: не лучше ль этот бег Бесцельный длить, не зная, где мой дом? О, если б я могла уплыть навек От мест, где обитает человек! Вот здесь, вот здесь, — мечта шептала мне, — Приют последний тело обретет. Я буду мирно плакать в тишине, Скитаясь дни и ночи напролет В пространстве беспредельных этих вод — Мне в них могила чудилась моя. Но судно в порт доставил мореход, Разбив мечты. Без пищи, без жилья Средь тысячи домов бродила я. Казалось, я беспомощней теперь Матроса, что волною брошен был На скалы, — ни в одну стучаться дверь Не смела я, как голод ни томил. В чужом сарае я легла без сил Средь спящих кур, когда настала ночь. Был бой часов на башне так уныл! Назавтра повторилось все точь-в-точь: Мне было попрошайничать невмочь. Так день второй прошел, и третий вслед; Я, не найдя ни хлеба, ни угла, В отчаянье, смешавшем явь и бред, В разрушенную крепость забрела. Там боль меня пронзила, как игла, Мой мозг был полон, как в кошмарном сне, Видений диких, взор застлала мгла, — Я чувств лишилась, и очнуться мне Случилось на больничной простыне. Мой дух был слаб, и множество былых Событий стерлось в памяти моей. Я вслушивалась в жалобы больных На тысячу мне чуждых мелочей: На шум шагов, на стон в тиши ночей, На злое выражение лица Сиделки, на бездушие врачей, — Все это раздражало без конца Их вялые, усталые сердца. Я им была не в силах сострадать: Меня не беспокоил этот вздор. Ко мне вернулась память, и опять Я вышла на сияющий простор. И обратила изумленный взор На все вокруг! А позднею порой Меня привлек пылающий костер. — Бродяг потряс рассказ печальный мой, У них нашла я пищу и покой. И отклик на несчастие мое Так дорог был мне в грубых их сердцах! По их словам, их вольное житье Не омрачали ни печаль, ни страх. С поклажей не тряслись они в возах И никогда не брали в руки плуг. Но сноп для них был собран на полях, Для них алели ягоды вокруг, И теплым стогом согревал их луг. Они бродили, точно гончары, С навьюченным корзинами ослом. И сладкой представлялась до поры Их жизнь в воображении моем: Волынки звук в безмолвии ночном, Веселый пир компании честной В конюшне, озаренной фонарем, Иль на поляне средь глуши лесной Под полною и ясною луной. Но в час, когда набрасывала мгла На лес и горы плотный свой покров, — К чужим дворам я красться не могла И приручать цепных угрюмых псов Или тайком отодвигать засов. Условный свист в полуночной тиши И дрожь при звуке собственных шагов Казались новой пыткой для души, Чьи раны были все еще свежи. Что было делать? Чем унять печаль?
