за минуту целый ливень раскаленного металла, целясь в ваш самолет, в вас. Поэтому сейчас, увидев противника, нельзя опрометчиво бросаться на него. Сначала надо все взвесить, трезво оценить: чем, какими средствами он располагает, как и где они установлены? Найти в его обороне слабое место и только тогда, не страшась, не жалея ничего, даже жизни, ты обязан ударить его в это самое слабое место — ударить точно, расчетливо, смертельно для него… Ты, Борисов, боксом не увлекался?
— Нет, не пришлось. Вот Гриша Зубенко у нас боксер.
— Та-а! Когда то было! — отмахнулся богатырь. — Ще до войны в Ворошиловградской авиашколе.
— Значит, занимался? Тогда скажи, что главное, какую цель преследует боксер, ведя бой?
— Нокаут.
— Верно, Зубенко! В тютельку! Боксер серией обманных финтов, маневрированием по рингу старается усыпить бдительность противника, обмануть его, заставить раскрыть оборону, обнажить ту самую слабую точку, ударом в которую и достигается нокаут. Тысяча финтов — и всего один удар! В этом отношении торпедоносец сродни боксеру. Вот такой единственный удар и нужно готовить в торпедной атаке.
Лица летчиков по-прежнему хмурились, но было видно, что печаль уступала место пробуждающемуся профессиональному интересу. Командир полка чутко уловил изменение настроения, потянулся через стол, придвинул авиамоторный поршень, приспособленный под пепельницу, взял из стопки несколько костяшек домино и расположил их вокруг поршня — получился конвой: поршень изображал транспорт, домино — корабли охранения. Все подошли к столу. А Ситяков взял из рук Рачкова мундштук, положил его на стол напротив костяшки домино, показал:
— Я атакую отсюда, с носа. Какие корабли охранения будут стрелять по мне, Богачев?… Правильно! Эти четыре и транспорт. А если с кормовых секторов? — мундштук передвинулся вправо. — Только два и опять транспорт… А если я атакую не один, а в паре с топмачтовиком? — Федор Андреевич взял мещеринскую цигарку и положил ее левее мундштука. — Сколько теперь на мою долю придется?
Упрощенная модель боя рассказала летчикам больше, чем десятки советов. Вокруг стола разгорелась борьба мнений. Особенно рьяно отстаивали свои варианты Рачков и Богачев. Заварин встретился взглядом с глазами командира полка и уловил в них скрытую торжествующую искру.
— Еще древние говорили, что в споре рождается истина. — Флаг-штурман взял мундштук и цигарку, вернул их владельцам. — Истина уже родилась. Можно копья больше не ломать. Вы, Богачев, и вы, Рачков, теоретически мыслите правильно. Только бой — это не только тактика, но и чрезмерная нагрузка на психику человека. Не понимаете? В бою по атакующему самолету, то есть по тебе, Рачков, стреляет все, что может на корабле стрелять. Если бы мы, летчики, могли слышать все звуки выстрелов, которыми противник осыпает нас, то, вероятно, оглохли бы и не смогли не только воевать, а просто одурели бы от того адского грохота. К счастью, за гулом моторов мы эти звуки не воспринимаем. Зато глаза видят все!
— Да! Глазами мы видим все, иногда даже оторопь берет!
— Вот вам подтверждение бывалого вашего командира. Наша нервная система испытывает в бою величайшее перенапряжение. Кто еще не нюхал пороху, может поверить мне на слово, что всякая подготовленная тобой храбрость тотчас пропадает, когда в тебя летят снаряды «эрликонов», они трассирующие и хорошо видны, особенно в пасмурную погоду. Трасс много. Как пчелиный рой, светящимися пунктирами они тянутся от каждой пушки до твоего самолета, и тебе кажется, что все они летят только в тебя. А тут еще хлопья дыма от взрывов крупнокалиберных снарядов! На душе становится муторно; тебя расстреливают в упор, ты это видишь, а укрыться негде — ни окопов, ни блиндажа, ни брони! И потому себя считаешь конченым человеком, помимо воли ждешь своего последнего часа, последнего удара. Так проходит несколько долгих томительных секунд, пока ты не начнешь соображать, что самолет летит и с ним, и с тобой ничего не произошло. Но трассы-то летят! И тебе неудержимо хочется чем-нибудь от них закрыться. Я помню, в первом бою закрывался… планшетом! Сильная броня, правда?
Все заулыбались: планшет штурмана изготовлялся из тонких листов дюраля, которые легко протыкались гвоздем.
— Сейчас смешно, конечно! — улыбнулся и Заварин. — Но мне тогда было не до смеха. А планшет? Странно, но именно эта «броня» меня успокоила. Все это я говорю не к тому, чтобы вы от снарядов закрывались планшетом. Человек, в конечном счете, привыкает и к обстрелам. Но не совеем. У меня сейчас около ста боевых вылетов, из них успешных двадцать четыре торпедометания. Но, скажу по совести, и теперь, когда не вижу разрывов, чувствую — лихорадит! А как увидал — сразу обретается уверенность: «Не попадут!» И ты все внимание отдаешь работе на боевом курсе — времени там, сами знаете, в обрез: за каких-то несколько секунд надо успеть вывести самолет на цель, прицелиться и не проморгать дистанцию сбрасывания торпеды или бомб. Одним словом, на боевом курсе эмоциям отдаваться некогда! Надо работать!
— А если, товарищ майор, не смотреть на трассы? — раздался неожиданный вопрос.
— Э-э, брат! Не смотреть нельзя! Наоборот, ты должен видеть, куда ложатся трассы, чтобы маневрированием успеть сбить прицельные данные зенитчикам. Вот здесь-то и проявляется ваша выдержка. Враг стреляет в тебя, ты это видишь и, как боксер, уклоняешься, но идешь к намеченной цели. Добрался — руби!.. Теперь, Борисов, у вас сложилось представление о бое?
— Скажу: «Сложилось!» — вы не поверите. Это ж все теория! Я, товарищ майор, доложу вам завтра после боя, — нахмурившись, ответил Михаил.
— Да вы не обижайтесь, лейтенант, — дружелюбно проговорил флаг-штурман. — Без теории тоже нельзя. Она настраивает человека на нужный лад. Лучше заранее знать, что тебя ожидает, чем действовать вслепую. Согласен?
Борисов кивнул.
— Примите во внимание, дорогие друзья, — продолжал Заварин, — одну существенную деталь. В гитлеровском флоте действует закон; командир конвоя, корабля головой отвечает за сохранность конвоируемого груза. Если груз потоплен, командира снимают и предают военно-полевому суду. Задумайтесь над этим. Может быть, поймете, почему фашисты так неистово воюют. А если учесть, что на море у них пока сохраняется превосходство в количестве надводных кораблей и подводных лодок? Что это им дает? Самоуверенность и наглость. Вот здесь и мы можем подумать, как ими воспользоваться, Самоуверенность рождает шаблон! Научитесь распознавать его, это усилит нас и ослабит врага.
— Товарищ майор, а правду говорят, что вы на войне с первого дня? Расскажите нам о себе.
— Вот уж чего я не люблю, так это рассказывать о себе. Да и что рассказывать? Родился в девятьсот четвертом, В партию вступил перед войной. Служил здесь, на Балтике. Участвовал в войне с белофиннами. С той войны знаю вашего командира Константина Александровича Мещерина. Когда напали гитлеровцы, я уже был капитаном, флаг-штурманом второй эскадрильи. В боях участвовал с первых дней. В июне сорок первого сделал шесть успешных боевых вылетов. В июле уничтожал фашистов под Порховым, под Псковом громил их танки, Потом нас вернули на море и в Рижском заливе тринадцатого июля наш экипаж потопил первый крупный транспорт. Опять были бои, ранение. По излечении вернулся в строй. Когда в начале этого года формировался этот полк, меня назначили флаг-штурманом второй эскадрильи к капитану Тихомирову. Из кого формировали полк? Часть экипажей пришло с Дальнего Востока, часть из Гражданского воздушного флота, а большинство выпускников-леваневцев. В июне мы уже участвовали в боях.
— Говорят, вы и крейсер потопили?
— «Ниобе»? Там нас было много. Это была целая операция!
— Расскажите, пожалуйста! Заварин вопросительно взглянул на Ситякова, на наручные часы. Комполка подмигнул; давай!
— Было это так. Чтобы удержать Финляндию от выхода из войны и укрепить свой северный фланг, Гитлер перебросил в Финляндию пехотную дивизию, бригаду штурмовых орудий и авиационную истребительную эскадру, а в военно-морскую базу Котка ввел отряд боевых кораблей с крейсером ПВО «Ниобе». Наша воздушная разведка обнаружила приход этих кораблей. Был подготовлен и нанесен удар. В нем участвовало двадцать семь «петляковых» из двенадцатого гвардейского пикировочного полка под командой Героя Советского Союза Василия Ивановича Ракова — они наносили главный удар — и наших четыре топмачтовика. Взяли мы тысячекилограммовые бомбы и полетели вслед за пикировщиками.
Наш удар обеспечивали истребители и штурмовики. «Яки» и «лавочкины» разгоняли «фоккеров», а
