«илы» давили зенитки. День был ясный, солнечный. Около Котки по команде Ракова ударные группы разошлись в стороны…
— С разных направлений? Звездный налет?
— Звездный. Первыми ударили гвардейцы. Когда мы вышли в атаку, крейсер уже горел и валился на борт, тонул. Мы сбросили бомбы — они рванули в носу и добили крейсер. А Иван Васильевич Тихомиров увидел, что «Ниобе» тонет, отвернул и потопил транспорт в десять тысяч тонн.
— Все, конечно, получили награды?
— Естественно. Наградили всех, кто участвовал, даже техников. Василию Ивановичу Ракову присвоили дважды Героя, еще троим гвардейцам и нашим Пономаренко, Тихомирову и Сечко — Героев Советского Союза.
— А вас, товарищ майор, за «Ниобе» чем наградили?
— Орденом Красного Знамени.
— А правда, что вы с Пономаренко потопили эсминец?
— Было такое дело. Но это до Котки. Двадцать третьего июня, по данным разведки, мы наносили удар по военно-морской базе Палдиски — это возле Таллина. С нами летели экипажи капитана Меркулова, старшего лейтенанта Николаенко и другие. Но тогда мы не только эсминец, но и минно-сетевой заградитель и еще мелочь пустили на дно…
Молодые летчики с нескрываемым восторгом смотрели на своего флаг-штурмана. Тот смутился, показал на часы:
— Поздно, ребята! Завтра рано вставать. Подождите, скоро и у вас будет о чем рассказывать. На войне это делается быстро…
Крейсерство
Рассвет начался незаметно. Сначала прояснилось белесое небо и утренняя дымка отодвинулась, показались лесные дали и из мрака выступили два больших самолета, понуро стоявшие у кромки взлетно- посадочной полосы. Под одним из них висела длинная сигара авиационной торпеды, под другим — две авиабомбы полутонки. Возле машин, поеживаясь от утренней свежести, Озабоченно прохаживались их хозяева — техник-лейтенант Виктор Беликов, высокий, с красными от постоянного недосыпания глазами, и под стать ему авиамеханик сержант Виталий Смирнов, ростом пониже, но крепко скроенный симпатичный юноша. Оба охраняли подготовленные к вылету самолеты и ждали экипажи Борисова и Богачева, уехавшие на завтрак.
Невдалеке от самолетов находился с автоматом на груди дежурный по стоянке. Он первым увидел вынырнувший из-за развалин автостартер с летчиками и предупредил:
— Едут!
Юркий Смирнов тотчас кинулся под правую плоскость крыла, где рядком лежали парашюты, стал расправлять их лямки, А Беликов тщательно вытер руки паклей, засунул ее в карман комбинезона и, подождав, пока летчики спрыгнули с автомашины, шагнул к Борисову и доложил:
— Товарищ заместитель командира эскадрильи! За время вашего отсутствия никаких происшествий не произошло.
— Добро! — Михаил оглянулся на подходивших Богачева, штурманов Рачкова и Штефана и воздушных стрелков-радистов коротышку Демина и длинного, как жердь, Игоря Иванова, разрешил:
— Три минуты на перекур!
Оживленно переговариваясь, летчики прошли за хвосты машин и дружно задымили табаком. Борисов тоже закурил и критически посмотрел на Богачева. Тот стоял в обычной позе, отставив правую ногу, артистически курил, зажав в тонких пальцах смятый гармошкой мундштук папиросы, и отрешенно всматривался в даль. Против обыкновения, летчик ничего не рассказывал и сам ни о чем не расспрашивал. Чтобы расшевелить друга, замкомэск лукаво спросил:
— Сань! Правду говорят, что ты сочиняешь музыку?
— Какую еще музыку? — опешил тот, — Что ты заливаешь?
— А почему ребята прозвали тебя Шубертом?
— Не Шубертом, а Шульбертом! — рассмеялся Иван Рачков. — То все Гараньков. Он где-то раздобыл фото австрийского композитора Франца Шуберта и стал доказывать, что Богачев на него похож. Мы сравнили. Действительно, у Сашки, как у композитора, высокий лоб, прямой нос, четко очерченные губы и ровные волосы назад. Да и держится гордо. Вот его и окрестили Шульбертом!
— А ну тебя, звонарь! — отмахнулся Богачев и пожаловался; — Призови своего штурмана к порядку, Михаил! Как избрали секретарем комсомольской организации, жизни не стало! То ему беседу проведи, то нарисуй боевой листок, а теперь взялся за мой профиль. Чем он тебе не по нутру?
— Наоборот! Загляденье, как… у аристократа! — под смех ответил штурман звена.
Александр начал заливаться краской, но Борисов не дал вспыхнуть дружеской перепалке, скомандовал:
— Кончай перекур! Начальство на горизонте. Строиться!
Летчики торопливо затушили папиросы и встали в строй.
Из подъехавшей автомашины вышли Ситяков, Заварин, Мещерин и Шарапов. Командир полка выслушал доклад Борисова и сказал притихшим экипажам:
— Сегодня вы впервые идете в крейсерский полет на свободную охоту. Такие задания доверяются лучшим. Что главное для охотников? Осмотрительность и хитрость. Вы должны все видеть и все слышать, первыми увидеть противника, первыми внезапно атаковать его. Тогда ваша победа обеспечена. Вот и постарайтесь! Командование на вас очень надеется! Возвращайтесь с победой!
С первыми лучами солнца торпедоносец и топмачтовик поднялись в воздух и устремились на юг Балтики, где, по данным разведки, проходили вражеские морские коммуникации. Свободной охотой в авиации стали называть метод боевой деятельности, по которому летчики на свой страх и риск выбирали маршруты полета, разыскивали цели и атаковывали их. Ведущий Борисов в паре с Богачевым летел в воды, контролируемые гитлеровцами, без истребительного прикрытия. Чтобы проникнуть в этот район моря незаметно, нужно было обмануть противника. Задача была не из легких, так как Финский залив сравнительно узок, усеян многочисленными островами, на которых немцы расположили не только посты наблюдения, но и зенитки. Кроме того, чтобы запереть Краснознаменный Балтийский флот, особенно его подводные лодки, они перепоясали залив с севера на юг двумя мощными минно-сетевыми заграждениями — гогландским и вторым по линии от района Хельсинки до эстонского острова Найссар (Нарген), у кромок которых все светлое время стояли начеку дозорные корабли и катера, а на береговых аэродромах дежурили готовые к вылетам истребители. Вот почему Борисов и Рачков послушались доброго совета майора Заварина и избрали очень сложный, но более верный маршрут. Они учли, что Финляндия вышла из войны, и потому решили обойти вражеские дозоры с севера у Финских берегов — на значительном удалении обогнули гогландский плес, прошли на запад вдоль шхер до Порккала, что у Хельсинки, и повернули на юго-запад в облет островов Хиума и Саарема.
Наконец-то самолеты летели над открытым морем. Михаил смотрел, как внизу под широкими крыльями в блестках солнечных зайчиков рябили волны. Серо-изумрудное море было совершенно пустынным. Лишь изредка его однообразие нарушали белые крапинки чаек. Над волнами, над чайками, над самолетами огромным прозрачным куполом светилось ясное небо. Моторы гудели ровно, басовито, по- мирному убаюкивающе, но вокруг шла война, и потому летчик находился в напряжении, часто вертел по сторонам головой, бросал беспокойные взгляды на поверхность воды — искал надводные суда, осматривал переднюю полусферу, чтобы не пропустить появления чужих самолетов.
Больше часа летали самолеты в заданных квадратах моря, но кораблей противника не обнаруживали; то ли воздушный разведчик неверно определил координаты тех мест, где обычно проходят вражеские суда, то ли очередной конвой изменил привычный маршрут. Время, отведенное на задание, истекало. Борисов заметно устал, нервничал и все чаще спрашивал то штурмана, то радиста об их наблюдениях.
