Но ведь чем выше он станет подыматься, тем лучше его будет видно со всех концов площадки! Он не доверял этому безлюдью. Ему чудилось, что все попрятались от него за штабеля кирпича, вагоны, краны и оттуда наблюдают за ним.
Никогда за все годы монтажная лестница не была столь длинной, как сейчас, и никогда в жизни Карпухин не подымался по ней с таким тяжелым чувством.
Он залез в люльку Баграта, опасливо поглядел на землю, скользнул взглядом по лесам домны, соседним кауперам.
Люлька ждала своего хозяина. Инструменты Баграта лежали в полном порядке, как Карпухин наказывал их держать.
Он провел рукой по ряду заклепок, стукнул по нескольким из них молоточком и поспешно приложил палец. Заклепки отзывались звонкими голосами без предательской дребезжинки.
Карпухин надел монтажный пояс Баграта, выбрался из люльки, долго лазил вокруг каупера и все искал изъяны.
«Мой почерк», — с мрачной гордостью отметил про себя Карпухин.
Карпухин поднялся по монтажной лестнице на макушку каупера и залез через люк внутрь. Его давно разбирало любопытство, что это за усовершенствование сделали Баграт и его приятель прораб, чтобы заклепки в горне нагревались более равномерно.
Остывшее горно ждало свою хозяйку, и тот же порядок, к которому он, Карпухин, приучил некогда Катю, Царил вокруг, Карпухин готов был поручиться, что Катя уже перебрала и ощупала руками каждую заклепку, которую ей сегодня придется нагреть. Она натаскала впрок кокса и накрошила его помельче, чтобы кокс давал короткое и ровное пламя.
— Ну что же, можно и таким манером воздух подводить. Ошибки тут нет, — пробормотал он. — Ишь что вымудрили! Башковитый, однако, прораб. Или это Баграт придумал?
Карпухин знал, как трудно, ох как трудно придумать что-нибудь новое, свое, в деле, которое давно и хорошо делали и делают сотни и сотни людей. Было обидно, что за столько лет работы он сам не додумался до этого.
Голубой предутренний свет проникал в каупер сквозь люк и сотни маленьких дыр, ждущих заклепок. Этот светящийся пунктир лег на лицо Карпухина и заставил его встревожиться.
Свет прибывал быстро. Земля была темна, а купол каупера уже сиял розовым сиянием.
Спускаться по лестнице было еще муторнее.
«Тоже нашелся контролер-общественник, — подумал о себе Карпухин со злобой. — Поганой метлой нужно гнать таких контролеров. Только сам себе на нервы действую…»
С чувством облегчения ступил он на землю и огляделся. Слава богу, никого…
Если бы тетка Василиса увидела сейчас Захара Захаровича, он показался бы ей постаревшим. Брови нависли ниже, морщины, идущие от носа к уголкам рта, были подобны двум глубоким шрамам, и весь он как-то сгорбился.
Не успел Карпухин пройти и сотни шагов, как повстречал Баграта. Баграт за эти дни похудел, лицо почернело, и от этого больше выделялись голубоватые белки.
— С приездом вас! — Баграт еще издали приветливо улыбнулся.
— Явился — не запылился! Какая у тебя наверху погода? — спросил Карпухин притворно безразличным тоном. — Сколько вчера?
— Восемь сотен набралось.
— Не обсчитался?
— Восемь сотен и еще пять штук.
— Пять штук? — машинально переспросил Карпухин, будто в этих пяти заклепках было все дело. — Устал небось?
— Было немножко.
«Немножко»! Баграт вчера с трудом вылез из люльки, с трудом спустился по лестнице. Но только когда подходил к дому, почувствовал усталость в полной мере, будто дорога домой его так утомила. Таня с сыном ждали Баграта у подъезда. Увидев отца, Сережка, как обычно, разбежался со всех ног. Сейчас отец, как всегда, подхватит его на руки, он с разгона взлетит высоко над головой и завизжит от восторга. Но Баграт не рискнул поднять разогнавшегося Сережку; боялся, не удержит.
— Восемьсот пять! — повторил Карпухин.
Он поднял голову и долго смотрел на каупер, будто собрался отсюда заново пересчитать все заклепки, сработанные Багратом за прошлую смену.
— А я опять с Катей поссорился, — вздохнул Баграт; он спешил перевести разговор.
— А почему ссора?
— По личному вопросу. Насчет ее поведения.
И Баграт, все больше возбуждаясь, рассказал Карпухину о ссоре с Катей вчера, во время обеда.
Катя, по обыкновению, гремела ложкой, вилку держала всей пятерней, так, словно собралась поднять на ней целого барана. И щеки ее и подбородок, когда она ела гуляш, лоснились от жира. Баграт не сделал замечания вслух, но посмотрел на вилку, зажатую в ее руке, а потом, глядя на Катю, вытер ладонью свой чистый подбородок. Катя поняла намек, надулась и пересела за соседний столик.
После обеда она сидела в тени, на коленях у подружки, дрыгала ногой и громко хохотала. Мимо Кати прошли парни и что-то сказали по ее адресу. Баграт не расслышал, что именно. Катя закричала вслед парням: «Приходите в гости, когда меня не будет дома!» Баграт поманил Катю пальцем и, когда та подошла, сказал ей почти шепотом: «Некрасиво, Катя! Зачем вы так сидите? И зачем так громко смеетесь?» — «А тебе какое дело? Кто ты такой, чтобы мне замечания делать? Тоже начальник объявился!» — «Не начальник, а товарищ». — «Еще будет совать свой длинный нос! Будет указывать, как мне себя вести». — «Я же вам зла не желаю. Зачем обижаться?» — «Что ты пристал ко мне, как смола? Сама знаю, как себя вести». Тогда Баграт напомнил Кате пословицу: «Одна крупица мышиного помета портит целый горшок лобио». Зачем он только вспомнил эту пословицу? Катя еще больше разозлилась. «Сам ешь горох с мышиным пометом, если хочешь. И жену свою угощай! А меня оставь в покое!»
Катя ушла обиженная и теперь с Багратом не разговаривает.
Выслушав рассказ Баграта, Карпухин махнул рукой.
— Охота тебе с ней ссориться! Работает Катя хорошо, а какая тебе забота, если…
— Буду ссориться!
— Ну, если вы там ссоритесь и рекорды печете — сколько же, когда помиритесь, дадите?
— Я, Захар Захарыч, с товарищем своим посоветовался, с прорабом Токмаковым, — сказал Баграт. — Горно слегка переделал. Чтобы заклепки равномерно грелись. Катя одобряет.
— Ну и что же?
— Хочу вам показать. А после смены и ваше горно переделаем.
— Та-ак… Значит, решил меня уму-разуму учить?
— Зачем учить? Поделиться, Захар Захарыч.
— Молод еще со мной делиться. Яйца курицу не учат. Может, прикажешь к тебе в учение поступить? Научите, товарищ Андриасов, заклепки клепать! — Карпухин сдернул с головы кепку и снова надел ее. — Не оставьте без совета! — Он опять сдернул кепку, раскланялся и пошел прочь.
Навстречу Карпухину шел Гладких.
— Что, обогнали старика? — еще издали весело прокричал Гладких.
— А я ни с кем наперегонки не бегал. Годы мои вышли в пятнашки играть.
— Отстал, сам знаешь, что отстал ты на сегодняшний день. Не нужно было, дорогой товарищ Карпухин, успокаиваться на достигнутом.
— Еще неизвестно, кто из нас больше отстал на сегодняшний день.
— Это в каком смысле?
— А в том, что я хоть и беспартийный, а вот постановил: признать твою работу неудовлетворительной!
Карпухин кивнул на фанерный щит-плакат, висящий у подножия каупера.
— Почему старый плакат висит? Вот приду на партийное собрание и выволочку тебе сделаю. При всем народе. Отстал ты от жизни!
