деревьям мартышек с черненькими мордочками встретило их несмолкаемым гомоном, угрожающе повизгивая и одновременно тревожно гримасничая при приближении людей к возвышению.
Когда Сантен и Х-ани догнали О-хва, он стоял и смотрел на темный проем сбоку холма, похожий на вход в тоннель шахты. Заглянув внутрь, девушка увидела, что пол шахты полого уходил вниз. Протиснувшись мимо О-хва, она хотела получше рассмотреть, но старик придержал за руку:
— Не спеши, Нэм Чайлд, мы должны правильно приготовиться. — И, потянув ее обратно, увел от проема.
Пройдя чуть дальше по тропе, опять наткнулись на древнюю стоянку бушменов среди скал. Крытые соломой шалаши развалились от времени, и О-хва сжег их дотла, так как они превратились в рассадник змей и паразитов. Набрав гибких ветвей и свежей травы, женщины построили новые хижины.
— Я хочу есть, — сказала Сантен, сообразив, что последний раз ела накануне вечером.
— Пойдем, — Х-ани повела ее в рощу, где они набрали полные сумки плодов монгонго, усыпавших землю. Вернувшись в лагерь, старая женщина показала, как снять верхний слой мякоти, а потом расколоть твердый орех и достать из него косточку, похожую на сушеный миндаль. Они съели несколько орехов, кое- как утолив голод. На вкус косточки были такими же, как грецкие орехи.
— Мы будем готовить их по-разному, — пообещала Х-ани. — И каждый раз вкус будет разный: орехи жареные, орехи толченые с листьями, орехи, испеченные наподобие маисового хлеба, потому что здесь, где никого нельзя убивать, это будет наша единственная пища.
Пока они готовили еду, О-хва возвратился в лагерь с пучком свежевырытых корешков и отошел в сторонку, чтобы приготовить их по-своему, очищая и нарезая своим любимым перочинным ножом.
Они поели до наступления темноты. К удивлению Сантен, пища из орехов оказалась неожиданно сытной. Как только желудок наполнился, все треволнения и напряжение дня тут же дали себя знать. Она едва нашла в себе силы, чтобы дотащиться до убежища.
Но проснулась совсем бодрой, с ощущением какого-то необъяснимого волнения. Бушмены уже суетились возле костра. Как только Сантен присоединилась к ним и присела рядом на корточки, О-хва, напыжившись от нервного возбуждения и сознания собственной значимости, торжественно произнес:
— Теперь мы должны приготовиться, чтобы спуститься в самое тайное из тайных мест. Ты согласна принять очищение, старая мать? — спросил он у жены, и было совершенно ясно, что это чисто формальный вопрос.
— Я согласна, старейший, — Х-ани тихонько хлопнула в ладоши, соглашаясь.
— Ты согласна принять очищение, Нэм Чайлд?
— Я согласна, старейший, — Сантен хлопнула руками, подражая Х-ани.
Тогда О-хва достал из мешочка на поясе рог животного. На верхушке рога было круглое отверстие, в него старик набил нарезанных корешков и трав, которые собрал накануне днем.
А потом голыми пальцами вытащил тлевший уголек из костра и, перекидывая с ладони на ладонь, чтобы не сжечь кожу, бросил в круглое отверстие. И стал дуть в рог. Тоненькая струйка голубоватого дыма потянулась из дырки, поднимаясь в неподвижный воздух по мере того, как внутри рога тлели душистые травы.
Как только «трубка» ровно задымила, О-хва поднялся на ноги и встал позади сидевших на корточках женщин. Приложив губы к отверстию, втянул в себя целый клуб дыма и выдохнул его на женщин. Дым был едким и страшно неприятным, отчего в горле у Сантен появился горьковатый привкус, и сразу защипало. Она запротестовала и попыталась встать, но Х-ани усадила ее снова. Между тем О-хва продолжал попыхивать трубкой, вдыхая и выдыхая дым. Спустя некоторое время девушке показалось, что дым не так уж и мешает. Расслабившись, она оперлась о Х-ани, и та обняла ее за плечи. Мало-помалу Сантен начала понимать, что чувствует себя изумительно хорошо. Во всем теле ощущалась такая легкость, что она, пожалуй, взлетела бы, как птичка, и парила бы в воздухе вместе с этими кольцами голубоватого дыма.
— Ах, Х-ани, мне так хорошо.
Казалось, что воздух вокруг нее искрится необыкновенной чистотой, зрение стало вдруг необычайно острым, словно она смотрела на мир сквозь увеличительное стекло и могла теперь видеть каждую расщелину и каждый уступ в окружавших скалах. Почудилось, что листочки на деревьях в роще сделаны из зеленых кристаллов, ибо солнечный свет отражался от них, сверкая неземным блеском.
Потом она поняла, что О-хва склонился перед ней, и улыбнулась ему, как во сне. Он протягивал ей что- то, держа это в обеих руках.
— Это для ребенка. — Голос долетал откуда-то издалека, отдаваясь в ушах гулким эхом. — Чтобы он родился на этом ковре. Об этом следовало позаботиться его отцу, но этого никак не может быть. Вот, держи, Нэм Чайлд, и роди на нем храброго сына.
О-хва наклонился и положил подарок ей на колени. Потребовалось несколько долгих секунд, прежде чем Сантен поняла, что это шкура антилопы, над которой охотник трудился столь долго и упорно. Она так осторожно развернула ее, словно боялась повредить. Шкура была выделана до такой степени тщательно, что была невероятно гибкой и мягкой, а на ощупь тонкой, как шелк, из-за чего хотелось гладить и гладить ее без конца.
— Спасибо, старейший. — Собственный голос казался Сантен чужим и звенящим.
— Это для ребенка, — повторил О-хва, продолжая потягивать свою трубку.
— Для ребенка, да, — кивнула она. Показалось, что голова существует у нее отдельно от тела. О-хва сделал легкий выдох, голубой дым окутал ей лицо, и Сантен совсем не противилась этому, наоборот — наклонилась вперед и заглянула в глаза старику. Зрачки у него сузились и превратились в две черные, как ночь, мерцающие точки, а радужная оболочка была цвета темного янтаря с черными линиями, веером расходившимися от зрачка. Эти зрачки гипнотизировали ее.
— Ради ребенка, пусть мир этого священного места войдет в твою душу, — говорил сквозь дым О- хва.
— Мир, — бормотала Сантен, чувствуя, как где-то в самой глубине ее существа воцаряются дивный, всепроникающий покой и тишина.
Время, пространство и белый солнечный свет перемешались и слились воедино. Центром вселенной была сейчас сама Сантен. Неясная улыбка блуждала на ее губах. Откуда-то издалека доносилось пение О- хва, и она начала тихонько покачиваться в ритм, ощущая, как кровь бьется в венах. Слышала, как внутри нее шевелится ребенок, свернувшись и поджав ножки, словно для молитвы, а потом произошло невозможное: почувствовала биение его крошечного сердечка, колотившегося, словно птичка в клетке. Чудо свершавшейся внутри нее жизни потрясло Сантен так, что она перестала слышать остальной мир.
— Мы пришли, чтобы очиститься, — продолжал петь О-хва. — Мы пришли, чтобы повиниться, мы пришли, чтобы искупить наши грехи…
Сантен почувствовала прикосновение худенькой хрупкой руки Х-ани и улыбнулась ей, медленно повернув голову, с любовью вглядываясь в старое милое лицо.
— Пора, Нэм Чайлд.
Сантен свернула шкуру антилопы, вскинув ее себе на плечо. Никаких усилий для этого не потребовалось, ибо девушка по-прежнему словно парила над землей, крепко ухватив Х-ани за руку.
Они подошли к проему сбоку холма. Хотя было темно, а спуск крутой, Сантен двинулась вперед с улыбкой на лице, не чувствуя жестких камней под ногами. Пологая часть оказалась короткой, а потом дорожка выпрямилась и открылась пещера, куда вошли вслед за О-хва.
Свет проникал в нее из коридора позади них, а также из нескольких маленьких отверстий в потолке, нависавшем куполом. Воздух был теплым и влажным, наполненным паром, клубы которого плавно поднимались над круглым подземным озером, занимавшем всю пещеру от одного края до другого. Поверхность озера тихонько булькала и вскипала, разнося вместе с паром острый запах серы, а зеленая вода была глубокой и темной.
О-хва сбросил свою набедренную повязку на каменный пол и шагнул в бассейн. Вода была ему по колено, но по мере того, как он брел все дальше, озеро становилось глубже, наконец над водой осталась видна только голова. Х-ани, тоже голая, последовала за мужем. Сантен, отложив в сторонку шкуру антилопы, скинула юбку.
Вода была горячей и едва не ошпаривала. Похоже, это был термический источник, бивший из расщелины в середине озера, но Сантен было приятно. Она пошла в глубь бассейна, а потом опустилась на
