Злость Шона куда-то испарилась.
– Нет, – произнес он, – только не Капо…
– Почему я, по-твоему, отпустила его и сама отправилась с вами? Я знала, что это его последняя охота, и хотела быть рядом.
Они помолчали, глядя друг на друга, потом она заметила:
– Чувствуется, что ты по-настоящему беспокоишься о нем. Я от тебя такого не ожидала.
– Он мой друг, – ответил Шон, потрясенный глубиной собственной скорби.
– Никогда бы не подумала, что ты способен быть таким заботливым, – мягко продолжала она. – Наверное, я просто не понимала тебя.
– Наверное, мы оба не понимали друг друга, – отозвался Шон, и Клодия кивнула.
– Может быть. Все равно, спасибо тебе. Спасибо, что ты переживаешь за моего отца.
Она повернулась, чтобы идти к Рикардо, но Шон остановил ее.
– Мы так и не решили, что нам делать.
– Идти вперед, конечно. Идти до конца. Так я обещала ему.
– А у тебя есть характер.
– Если и есть, то он достался мне от него, – ответила Клодия и пошла к отцу.
Кружка чая и полдюжины таблеток анальгина наконец привели Рикардо в чувство. Теперь он и вел себя, и говорил вполне естественно. О его дикой выходке больше никто не вспоминал, хотя у всех было тяжело на душе.
– Надо идти, Капо, – сказал Шон. – С каждой минутой Тукутела все дальше уходит от нас.
Они вновь побрели по насыпи, и порывистый, изменчивый ветер доносил до них запах болот, становившийся все сильнее.
– Вот почему еще слоны так любят болота. – Шон объяснял Рикардо. – Ветер здесь все время меняется, дует то в одну сторону, то в другую, поэтому к ним труднее подобраться незаметно.
Впереди показался просвет между деревьями. Шон остановился.
– Вот он – болотистый край Замбези.
Уступ, на котором они стояли, походил на кончик хвоста морской змеи, плывущей по широким равнинам. Прямо перед ними этот хвост исчезал в том месте, где равнина сменялась бескрайними зарослями папируса и тростника.
Шон поднял бинокль и оглядел расстилающиеся перед ними болота. Казалось, зарослям тростника нет конца, но он уже когда-то пробирался через них и знал, что они перемежаются неглубокими заводями и пронизаны узкими вьющимися туннелями. Дальше, у самого горизонта, маячили крохотные островки – клочки земли, поросшие почти непроницаемыми темными кустами; сквозь линзы бинокля Шон различал даже кривые стволы и растрепанные макушки пальм.
Прошлый сезон выдался на редкость засушливым, и воды не должно быть больше, чем по пояс, но грязь будет черной и вязкой, а проходы между зарослями – гораздо глубже, чем обычно. Идти будет трудно, и не только из-за грязи и воды – тростники и водяные растения будут мешать, на каждом шагу цепляясь за ноги. Каждая миля, пройденная по болотам, стоит пяти; для слона же это родная стихия. Он любит грязь и воду. Они поддерживают его огромную тушу, а его ступни самой природой созданы, чтобы расплющиваться под его тяжестью, а потом сжиматься, с легкостью высво– бождаясь из чавкающей слякоти.
Тукутела вполне мог питаться тростником, мягкими водяными растениями и болотной травой, а густые заросли кустов на островках разнообразят его рацион. Шаги по грязи и всплеск воды тут же предупредят его о приближении врага, а постоянно меняющийся ветер защитит от опасности, отовсюду донося до него запах преследователя. Да, куда бы ни забредал в своей жизни Тукутела, здесь охотиться на него было труднее всего.
Шон опустил бинокль.
– Это будет просто воскресный пикник, Капо. Считай, что его бивни уже висят у тебя над камином.
След старого слона тянулся до самого конца косы, затем спускался в заросли папируса, где волнующееся море зеленых стеблей бесследно поглощало его.
– Никто не найдет здесь следа. – Рикардо стоял на границе, где кончалась сухая, потрескавшаяся почва и начиналась болотная слякоть. – Никто не сможет отыскать здесь Тукутелу, – повторил он, глядя на болотный тростник выше человеческого роста. – Нет, никто.
– Твоя правда, никто его здесь не найдет, – согласился Шон. – Никто, кроме Матату.
Они стояли посреди разрушенной деревни, когда-то существовавшей на краю перешейка. Очевидно, ее обитатели были рыбаками и принадлежали к одному из маленьких племен, селившихся по берегам Замбези и находивших пропитание ловлей рыбы в ее мутных зеленых водах. Уцелели только шесты, на которых они вялили свой улов, обычно состоявший из сомов и лещей. Сейчас же все хижины были сожжены дотла.
Джоб осматривал окраину деревни; внезапно он свистом подозвал Шона. Когда тот подошел, Джоб склонился над каким-то предметом, лежащим в невысокой траве. Шону показалось на первый взгляд, что это куча тряпья. Потом он увидел кости, на которых кое-где еще оставались лохмотья иссохшей кожи.
– Когда? – спросил Шон.
– Должно быть, полгода назад.
– Как он умер?
Джоб присел на корточки перед человеческим скелетом. Когда он повернул череп, тот отделился от шейных позвонков, как переспелый плод. Джоб обхватил его ладонями, и череп, скаля зубы в усмешке, уставился на него пустыми глазницами.
– Пуля в затылок, – сказал Джоб. – А вот выходное отверстие. – Дыра в лобной кости была похожа на третий глаз.
Джоб положил череп обратно и зашел глубже в густую траву.
– Эй, тут еще один.
– Здесь побывали люди РЕНАМО, – высказал свое мнение Шон. – Искали рекрутов или вяленую рыбу, или и то и другое.
– А может, это было ФРЕЛИМО, которое искало РЕНАМО и решило допросить вот этих – при помощи автомата.
– Бедняги, – сказал Шон. – Им достается от обеих сторон. Здесь наверняка еще много их лежит – это те, кто успел выбежать из горящих хижин.
Они вернулись в деревню, и Шон сказал:
– Они были рыбаками, где-то должны быть их каноэ. Наверное, они спрятаны, но нам бы здорово пригодилось одно из них. Посмотри вон там, где растет папирус, и проверь кусты за деревней.
Шон отправился туда, где Рикардо и Клодия сидели, прижавшись друг к другу. Он вопросительно взглянул на нее, и Клодия кивнула ему, с надеждой улыбаясь.
– Папа неплохо себя чувствует. А где мы?
Шон высказал ей свои предположения о судьбе деревни.
– Зачем убивать невинных людей? – Клодия была в ужасе.
– В Африке сейчас не нужно особых доводов, чтобы убить кого-нибудь, – разве только заряженный автомат и желание его разрядить.
– Но какой вред они могли принести? – настаивала Клодия.
Шон пожал плечами.
– Укрывали мятежников, скрывали информацию, прятали еду, не давали позабавиться со своими женщинами – достаточно любого из этих преступлений. А чаще повода вообще не нужно.
Красный шар солнца мерцал сквозь болотный туман, так низко над верхушками папирусов, что Шон мог смотреть на него, не задирая головы.
– Мы не успеем уйти до темноты, – решил он. – Сегодня заночуем здесь, а завтра на заре тронемся в путь. Одно хорошо – в болотах Тукутела будет идти медленнее. Может, сейчас он всего в двух милях от нас. – Но при этих словах он думал о выстрелах Рикардо. Если слон их слышал, то он все еще бежит. Но какой смысл говорить об этом Рикардо? Все это время он оставался мрачным и подавленным.
«Это лишь тень того Капо, которого я знал. Вот бедняга. Последнее, что я могу для него сделать, – загнать этого слона».
Сочувствие Шона было непритворным. Он сел рядом с Рикардо и попытался его приободрить,
