Шон снова окунул Клодию под воду и погрузился сам, но и там слышал, как пули впиваются в воду или ударяются о ствол дерева. Он держался, пока не почувствовал, что его легкие вот-вот сгорят, будто наполненные кислотой. И только тогда он выплыл на поверхность, чтобы глотнуть немного воздуха.
Пулеметчик на «Зодиаке» стрелял короткими очередями. Как и у любого радиста, у каждого опытного пулеметчика был свой собственный стиль стрельбы, который могли узнавать другие. Этот предпочитал давать по паре коротких очередей по пять выстрелов каждая. Чтобы добиться такой точности, требовалось не меньшее искусство, чем пианисту, дающему концерт.
Шон с Клодией поднялись на поверхность, чтобы вдохнуть немного воздуха. Дедан тоже всплыл, причем всего лишь в трех футах впереди них. Луч фонаря ярко осветил его голову. С его короткой кудрявой бороды стекала вода, глаза на его иссиня-черном лице сверкали как два шара из слоновой кости, а рот был широко открыт, втягивая спасительный воздух.
Пуля ударила в висок, чуть повыше уха. Голова его дернулась от удара, а кожу на голове разрезало, как ножом. Он непроизвольно закричал, скорее, взревел, словно раненный в сердце бык. Затем его голова упала вперед, и он начал погружаться лицом в темную воду.
Шон метнулся к нему, схватил за плечо и вытащил на поверхность до того, как его унесло течением, но его голова безвольно болталась из стороны в сторону, а глаза закатились так, что были видны только белки.
Однако на «Зодиаке» услышали крик, и сержант закричал одному из его людей:
– Готовься бросить гранату. – А затем обратился к ним: – Сдавайтесь. Даю десять секунд.
– Джоб, скажи ему, что мы выходим, – нехотя приказал Шон.
Матабелы и шанганы понимали друг друга, и Джоб закричал им, чтобы не стреляли.
Клодия помогла Шону поддерживать голову Дедана над водой, и они вместе подтащили его к «Зодиаку». Свет прожектора ослепил их, но несколько рук протянулись к ним и по одному втащили в лодку.
Дрожа, как едва не утонувшие щенки, они сгрудились в центре лодки. Тело Дедана лежало между ними, и Шон нежно положил его голову к себе на колени. Тот был без сознания, едва дышал, и Шон осторожно повернул его голову, чтобы обследовать рану на виске.
Какое-то время он даже не понимал, что видит. Из длинной, но неглубокой раны на голове выпирало что-то белое и блестящее.
Однако Клодия, задрожав, прошептала:
– Шон, это же его… это его… – Она никак не могла заставить себя договорить, и только тогда Шон понял, что он видит мозги Дедана, все еще удерживаемые плотной белой мембраной dura mater – твердой мозговой оболочкой, но уже вылезающие через рану на череп, как из лопнувшей покрышки порой выпирает камера.
Сержант отдал приказ рулевому, чтобы тот завел мотор, и «Зодиак» понесся в обратном направлении. Они на полном ходу возвращались в лагерь РЕНАМО.
Шон сидел на дне возле Дедана. Сейчас он ничего не мог для него сделать – только сжимать его руку и ощущать, как его пульс становится все слабее и неустойчивей и, наконец, пропадает совсем.
– Он умер, – сказал Шон тихо. Джоб не ответил, а Клодия отвернулась.
Шон всю обратную дорогу держал голову Дедана у себя на коленях. И только когда рулевой наконец заглушил мотор и пришвартовался к берегу, он поднял глаза. На берегу горели фонари, и несколько темных фигур ждали, когда они сойдут на берег.
Сержант отдал приказ двум своим солдатам, те подняли труп Дедана и швырнули его лицом вниз на илистый берег. Еще один солдат схватил Клодию за руку и потащил. Он грубо сдернул ее на берег, а когда она стала протестовать, замахнулся автоматом, собираясь ударить ее в грудь.
Шон подскочил и успел схватить его за руку, предотвращая удар.
– Если ты сделаешь это еще раз, мерзкая гиена, – тихо сказал он шангану, – я оторву твой
Солдат уставился на него, больше удивленный его прекрасным шанганским, нежели угрозой как таковой, а сержант зашелся оглушительным смехом, больше похожим на рев дикого быка.
– Лучше делай, что говорит белый, – предупредил он солдата, – разве только ты очень голоден. Он всегда делает, что обещает. – Затем сержант ухмыльнулся Шону: – Ты говоришь по-шангански, как один из нас, а значит, ты и до этого понимал все, о чем мы говорили! – Он восторженно тряхнул головой. – Больше тебе меня не одурачить.
Промокших, замерзших и взъерошенных, их силком притащили в бункер генерала Чайны и подвели к его столу. Взглянув на его лицо, Шон понял, что тот находится в состоянии холодного бешенства.
Почти минуту генерал, не вставая с места, пристально смотрел на Шона, а затем сказал:
– Женщину можете увести, пусть посидит в другом лагере, подальше отсюда. Теперь ты ее не увидишь, пока я не разрешу.
Шон сохранил спокойствие и никак не отреагировал на сказанное, зато Клодия протестующе застонала и схватила Шона за руку, будто этим могла предотвратить грозящее им расставание. Генерал, видя ее горе, покивал и спокойно продолжил:
– Она заслуживает куда более сурового обращения, чем до этого. Пусть ее закуют в цепи, чтобы не сбежала, и приставят к ней строгую охрану.
Генерал бросил взгляд на двух охранниц, стоявших у стены, и кивнул им. Та, что повыше, носила сержантские погоны. Она тут же отдала краткое приказание девушке-рядовой, та встала и двинулась к Клодии. В руках у нее позвякивали наручники из нержавеющей стали.
Клодия плотнее сжала руку Шона и отшатнулась. Охранница было заколебалась, тогда сержантша еще раз отчетливо и резко повторила приказ. Девочка схватила Клодию за руку и без особых усилий оторвала ее от Шона.
Она развернула Клодию и толкнула ее лицом к выложенной из мешков с песком стене, защелкивая наручник на одном запястье, затем завела обе руки Клодии за спину и защелкнула второй.
Потом охранница отошла в сторону, уступая место начальнице, которая неторопливо приблизилась к пленнице. Взяв руки Клодии в свои, она подняла их так высоко, что Клодия вынуждена была подняться на носочки и сжать зубы, чтобы не вскрикнуть. Сержантша осмотрела наручники: они были защелкнуты, но болтались довольно свободно. Она умышленно защелкнула их еще на два деления, и Клодия опять чуть не вскрикнула.
– Слишком туго, они режут мне руки!
– Скажи своей сучке, чтобы ослабила браслеты, – бросил Шон генералу. Тот в первый раз за весь вечер улыбнулся и откинулся в кресле.
– Полковник Кортни, я отдал распоряжения, с тем чтобы эта женщина не получила еще одной возможности сбежать. Сержант Кара просто исполняет свои обязанности.
– У мисс Монтерро нарушится кровообращение и может наступить гангрена.
– Печально, – согласился генерал, – однако приказа я отменять не намерен, вот разве что…
– Если… что? – поспешно переспросил Шон.
– Разве что я буду уверен в вашем полном сотрудничестве и если вы дадите мне обещание, что не попытаетесь снова бежать.
Шон посмотрел на кисти Клодии. Они уже начинали менять свой цвет, кожа приобретала свинцовый оттенок. Блестящая сталь наручников врезалась в запястья, вены вздулись и превратились в темно-синие пульсирующие нити.
– Гангрена – опасное заболевание, и, к сожалению, практика ее излечения чересчур примитивна, – заметил как бы между прочим генерал.
– Хорошо, – мрачно бросил Шон, – даю слово.
– А как насчет сотрудничества? – напомнил генерал.
– Согласен.
Генерал отдал приказ, и сержантша, достав ключ, слегка расслабила наручники. И сразу же опухшие кисти Клодии начали приобретать первоначальный цвет.
– Уведите ее, – приказал генерал по-английски, и сержантша кивнула подчиненной. Они вдвоем схватили Клодию под руки и потащили к двери.
