человек способен на такую детскую радость. Казалось, он готов плясать от радости. В нетерпении потирая руки, он наблюдал, как младший офицер его штаба орудовал ломиком, а потом и лезвием штыка, пытаясь приподнять крышку первого ящика. Но стальная обивка не поддавалась.
В конце концов Чайна не выдержал, выхватил лом из рук подчиненного и, оттолкнув его, сам набросился на ящик. Он взмок от усердия и напряжения. Когда наконец крышка поддалась и стало ясно, что именно составляет содержимое ящиков, из толпы подчиненных послышались раболепные поздравления.
«Стингер» был полностью собран и заряжен, а система наведения упакована отдельно в прозрачном конверте. Ее короткие кабели в любой момент можно было подключить к пульту управления. Дополнительные трубы, каждая заряженная отдельной ракетой, угнездились в упаковке из белого полиуретана. После выстрела пустая труба отбрасывалась и заменялась новой, в которой находился очередной шестнадцатифунтовый снаряд.
Смех и радостные выкрики постепенно стихли. Люди столпились вокруг ящика, изучая его содержимое с заметной опаской, словно обнаружили гнездо ядовитых скорпионов под скалой и теперь ожидали, что в любую секунду им в ногу вонзится отравленное жало.
Генерал Чайна опустился на колено и благоговейно вытащил пусковую установку из белой пены упаковки. Труба выдавалась назад, консоль с антенной, выглядевшая совершенно прозаически – как пластиковая бутылка с молоком, – почти полностью заслонила Чайну. Генерал пытливо вгляделся в экран захвата цели на консоли и положил палец на спусковой крючок.
Затем он направил «стингер» в небо. Из толпы послышались одобрительные возгласы.
– Пусть только эти ублюдки из ФРЕЛИМО заявятся сюда! – похвастался Чайна. – Мы поджарим их.
И он начал изображать одновременно и вертолет и ракету, как маленький мальчик, играющий в войну. Он явно направлял ракету на воображаемую эскадрилью «хайндов», которые кружили над ним.
– Бах! Бах! – кричал он. – У-у-у! Бам! Бум!
– Бах! – стараясь сохранить честное выражение лица, присоединился Шон. Все окружение генерала буквально захлебнулось от восторженного воя, стараясь перекричать друг друга и изображая взрывающиеся вертолеты.
Кто-то затянул песню, остальные подхватили припев, хлопая в ладоши в такт военному гимну РЕНАМО, раскачиваясь из стороны в сторону и топая ногами.
Уже около двухсот человек пели вместе. Их голоса смешивались, поднимались и опускались, выводя красивые мелодичные африканские звуки, от которых у Шона по спине сразу побежали мурашки и закололо в шее. Посреди толпы стоял генерал Чайна с ракетой на плечах и вел хор. Его голос перекрывал другие голоса, поражая Шона чистотой и силой звука, – просто чарующий тенор, которым не побрезговали бы в любом из мировых оперных театров.
Песня закончилась громкими криками: «РЕНАМО!» Генерал Чайна передал пусковую остановку одному из своих людей и подошел, чтобы пожать руку Шону.
– Мои поздравления, полковник. – Он был серьезен и очень рад одновременно. – Думаю, ты спас все наше дело. Я очень признателен.
– Отлично, Чайна, – саркастически ответил Шон, – только не рассказывай о том, как ты благодарен, докажи это.
– Конечно, извини. – Чайна изобразил сцену раскаяния. – От радости я и забыл, что есть один человек, который хочет тебя видеть.
Шон почувствовал, как учащается дыхание и что-то сжимается в груди.
– Где она?
– В моем бункере, полковник. – Генерал Чайна указал на тщательно замаскированный вход в землянку среди деревьев.
Шон грубо протолкался через толпу возбужденных солдат. Он больше не мог сдерживаться и одним шагом перескочил сразу три ступеньки, ведущие вниз.
Клодия находилась в помещении, приспособленном под радиоцентр. Она сидела на скамейке у дальней стены, с обеих сторон от нее сидели надзирательницы. Увидев ее, Шон невольно произнес ее имя, она встала и медленно подошла к нему, пристально вглядываясь, ужасно бледная и все еще не верящая, что это действительно он. Скулы на осунувшемся лице грозили разорвать почти прозрачную истончившуюся кожу на щеках, а глаза казались огромными и бездонными, как полночь.
Приблизившись, Шон заметил следы наручников на запястьях, багрово-синие рубцы, покрытые струпьями, и радость омрачила злость. Он обнял ее. Клодия оказалась тонкой и хрупкой, как ребенок. Несколько мгновений она безвольно стояла в его объятиях и вдруг порывисто забросила руки ему на шею и крепко прижалась к нему. Его удивила ее сила, а когда он прижал ее лицо к груди, ее хрупкое тело в его руках содрогалось от конвульсивных спазмов.
Они стояли прикованные друг к другу, не шевелясь, не двигаясь, пока Шон не почувствовал, что рубашка на груди промокла от ее слез.
– Милая, пожалуйста, не плачь!
Он нежно обеими ладонями поднял ее лицо к себе и вытер большими пальцами слезы.
– Просто я так счастлива, – сквозь слезы улыбнулась Клодия. – Ничто не имеет значения – только то, что ты здесь.
Он взял ее руку и начал целовать шрамы на запястьях.
– Они больше не причинят мне вреда, – сказала Клодия, и Шон повернулся к охранницам, которые все еще сидели на скамейке.
– Ваши матери понесли от гиен, пожирающих падаль, – тихо бросил Шон по-шангански, и они вздрогнули от такого оскорбления. – Убирайтесь отсюда! Вон! Пока я не вырвал ваши внутренности и не скормил их грифам.
Они вспыхнули и опустили головы. Шон опустил руку на пистолет, и тогда обе и резво вскочили и выскользнули их землянки.
Шон повернулся к Клодии и наконец-то поцеловал ее. Поцелуй получился долгим. Когда они неохотно оторвались друг от друга, Клодия прошептала:
– Когда они сняли наручники и разрешили помыться, я догадалась, что ты вернулся.
По этим словам Шон ясно представил, через какие унижения и мучения пришлось ей пройти, и его ответ был решительным:
– Ублюдок! Когда-нибудь я заставлю его страдать за то, что он сделал с тобой. Клянусь!
– Нет, Шон. Это больше не имеет значения. Все закончилось. Мы снова вместе. Важно только это.
Через несколько минут в землянку влетел генерал Чайна во главе толпы подчиненных, все еще улыбающихся и оживленных.
Он проводил Шона и Клодию в свои личные апартаменты и, казалось, не замечал, что оба отнеслись к его гостеприимству c ледяной холодностью. Они сели рядом перед его столом, тихо держались за руки и не отвечали на его любезности.
– Я приготовил для вас помещение, – сообщил Чайна. – На самом деле я выгнал одного из моих старших командиров и отдаю его землянку вам. Надеюсь, вы найдете ее подходящей для ваших нужд.
– Мы не рассчитываем задерживаться у вас надолго, генерал, – ответил Шон. – Хотелось бы отправиться к границе вместе с мисс Монтерро самое позднее завтрашним утром.
– Ах, полковник, я хочу предоставить вам все возможные удобства. Отныне вы почетный и привилегированный гость. Без сомнения, вы заслужили освобождение. Однако в тактических целях, это счастливое событие следует отложить на несколько дней. На нас наступают большие отряды ФРЕЛИМО.
Шон неохотно признал его правоту.
– Хорошо, но мы ожидаем пятизвездочного обслуживания. Мисс Монтерро взамен этих лохмотьев понадобится новая одежда.
– Непременно пошлю самые лучшие вещи из наших запасов. Разумеется, не могу обещать «Гуччи» или «Шанель».
– Пока мы здесь, нам понадобится прислуга, чтобы стирать одежду, убирать и готовить еду.
– Я не забыл о вашем колониальном происхождении, полковник, – хитро ответил Чайна. – Один из моих людей в свое время был шеф-поваром «Президент-отеля» в Йоханнесбурге. Он знает вкусы
