полукровки… Если бы речь зашла об одном Тото, этом ходячем недоразумении, но Стенвольд —
— Нет, — выдавил Ахей, — не ваши.
Новый раскат смеха.
От такой перемены у Ахея свело живот.
— Я хотел бы только… найти ее. — Жалкая просьба, по что поделаешь.
Тени между деревьями переместились, и что-то, шипя наподобие кислоты, прожгло его лоб. Ахей, не в силах даже крикнуть, повалился навзничь в параличе.
Миг спустя все прошло. Он, дрожа и задыхаясь, лежал на боку среди змеистых даракионских корней.
Ахей свернулся в комок, ожидая смертельного удара.
В этом последнем слове было заключено многое: чувство давней потери и скорбное сознание, что былые дни прошли безвозвратно. Когда-то здесь жили мантиды, вспомнил Ахей… и нельзя сказать, что они отсюда ушли.
Ахей хотел сказать, что ему не нужны их подарки, но опоздал. Он просил, и его просьба была удовлетворена.
Жгучий холод переместился из черепа в грудь, въедаясь все глубже.
У Ахея вырвался крик — но кричал не он, а наполнившая его властная сила.
22
Чи казалось, что на лоб ей легла чья-то ледяная рука. Она пыталась проснуться, но сеть вроде паучьей паутины удерживала ее между сном и явью.
— Что это? Кто это? — Чи знала, что безмолвствует, и все же произносила эти слова.
— Я слышу тебя.
— Не понимаю… — Ревущий вал уносил ее куда-то в кромешной тьме вне пространства и времени.
Чи, цепляясь за проблески сознания, всплывала наверх, к миру яви, где ничего такого случиться не может.
— Меня везут в Минну.
И тут, на краю пробуждения, Чи вспомнила, кому принадлежит этот голос.
— Ахей! — вскричала она и проснулась от звука своего голоса. Рядом сидел, поджав ноги, Сальма — он, видимо, тоже проснулся в этот самый момент. Скованное Горе лежала, приподнявшись на локте, широко распахнув белые глаза.
— Ночной брат… — тихо сказала она.
— Чи, ты в порядке?
— Не знаю… — Она тяжело дышала, как после бега. — А что стряслось?
— Что-то здесь побывало, — уверенно сказал Сальма.
— Что? И почему она… почему ты так говоришь?
Чи обращалась к Скованному Горю, но та молчала.
— Я почувствовала… Сальма, да скажи же, в чем дело!
— Не могу. Я мало что знаю, и ты мне все равно не поверишь.
— Ты хочешь сказать, что это был просто сон?
— Вот именно, — с привычной улыбкой ответил Сальма.
— К тебе прикоснулась тьма, — взволнованно сказала Скованное Горе. Днем она говорила мало и только держалась за руку Сальмы, которую он ей протянул.
— Да нет же, мне это приснилось, — заспорила Чи. Ей хотелось верить, что это вправду был сон… непонятно только, хороший или плохой.
— А ну, тихо там! — гаркнул один из двух солдат Тальрика, постучав в крышку люка. — Вот разбудите капитана, будете знать!
Чи наморщила лоб.
— Почему капитан спит днем?
— Днем? — удивился Сальма.
— Светло ведь.
— Нет, Чи. Темно.
Чи недоверчиво уставилась на него. Она так ясно видела и Сальму, и Горе, и голые стены трюма. Вот только свет был какой-то странный, вроде лунного, и не показывал красок. Даже переменчивая кожа и волосы Горя казались в нем скопищем серых пятен.
Сальма показал на вентиляционные щели в стене: там было еще темнее, чем вечером, когда они легли спать.
— Сальма, — медленно проговорила Чи, — я, кажется, обрела Наследие Предков. Или это оно меня обрело. А у тебя как было? Как ты понял впервые, что…
— Я подскакивал в воздух, а на землю не падал.
Взволнованная Чи не уловила сарказма. Это, безусловно, жуканское Наследие, хотя и весьма необычное… и ничего странного, если оно пришло к ней именно здесь, в этой закупоренной коробке.
Есть, правда, ночные создания, которые видят в темноте от рождения, не нуждаясь в Наследии. Недавно она встретилась с одним из таких, и его кровь осталась у нее на руках.
«Ночной брат», — сказала женщина-бабочка, а с Чи во сне говорил голос Ахея.
На стенке, к которой она прислонилась, медленно таял иней, хотя ночь была совсем не холодная.
Разведчики вернулись к своим еще затемно, до рассвета: бесшумно ступающий Тизамон впереди, Таниса за ним. Вся эта ночь для нее прошла как во сне. В пути она с трудом поспевала за Тизамоном. Они пробрались через сторожевые посты, прячась от прожекторного луча, шарившего по всему военному лагерю. За все это время они не перемолвились ни единым словом. Поначалу Тизамон, казалось, вовсе не замечал, что она с ним, но потом между ними возникла некая молчаливая общность. Раньше он,