запертый в тесном отсеке для задержанных, махнул Юрию рукой, а может, просто попытался за что-нибудь схватиться, чтобы не так трясло.

– Повезли родимого, – раздался позади него хрипловатый женский голос.

Юрий обернулся. В метре от него, опираясь на метлу, как солдат на ружье, стояла дворничиха тетя Паша. Она тоже глядела вслед машинам, разминая заскорузлыми от работы пальцами папиросу. Затем она ловко продула «беломорину», предусмотрительно придержав табак отставленным мизинцем, чтобы не вылетел, двумя точными движениями смяла мундштук каким-то особенно затейливым образом, сунула папиросу в зубы и умело, по-солдатски, прикурила от спички.

– Это что за кортеж, тетя Паша? – спросил Юрий. – Кого повезли-то?

– Да кого ж им везти? – рассудительно ответила тетя Паша и бросила горелую спичку в кучку сметенного мусора у себя под ногами. – Дружка твоего, Серегу, опять замели. Говорила я ему: берись, говорила, за ум, добром это не кончится! Ведь как выпустили его тогда, так он и не просыхает – четвертый день уж пошел, как гуляет. Дома не ночует, опух весь, синий, как утопленник... Вот и догулялся. Сегодня, слышь, подметаю это я двор, вижу – идет. Да не идет, а прямо пишет – одной ногой пишет, а другой, значит, зачеркивает... В общем, пьяней пьяного, я уж и не знала, попадет он в подъезд-то или так в кусты и забурится. Я ему и говорю: что ж ты, говорю, Серега, делаешь, детей бы пожалел, раз на себя да на жену тебе наплевать! Ну, он меня, как водится, послал по матери да и пошел себе. Да только недалеко он ушел. Я, Юра, и не поняла, откуда они взялись – ну, будто из-под земли, ей-богу! Я думала, меня тут же, на месте, кондратий обнимет. Вылетели откуда-то, подскочили – эта, черная, спереди, «луноход» сзади. Загребли родимого, он и сообразить не успел, чего с ним делают. Одному, правда, по уху съездил, фуражка так и покатилась. Что ты! Затолкали в машину и повезли... Чего он опять учудил-то, не знаешь?

– Не знаю, тетя Паша, – сказал Юрий. – Я его в последние дни даже не видел... Тетя Паша, а можно у вас папироску попросить?

– Ты же вроде спортом решил заняться, – сказала тетя Паша, протягивая ему тем не менее аккуратно надорванную пачку.

Юрий с благодарным кивком вытряхнул из пачки папиросу, продул, смял мундштук и сунул «беломорину» в зубы. Сколько он себя помнил, тетя Паша подметала двор и курила «Беломорканал». За последние двадцать лет она как будто совсем не изменилась; впрочем, это, скорее всего только казалось.

Тетя Паша подала ему коробок, Юрий чиркнул спичкой, сломал, достал еще одну, тоже сломал и полез за третьей. Тетя Паша сделала глубокую затяжку, чтобы уголек разгорелся пожарче, и протянула ему тлеющий окурок. Юрий снова кивнул и прикурил от ее папиросы. Тетя Паша была зэчка со стажем – когда- то, еще при Хрущеве, она мотала срок за убийство собственного мужа, который в пьяном виде развлекался, истязая ее и ребенка. Тети-Пашиного сына забрали в детдом и, вернувшись после отсидки, она его так и не нашла.

– Плохо, что черная «Волга», – неожиданно сказала тетя Паша. – Если бы один «воронок» – это бы еще куда ни шло, а раз «Волга» – значит, статья серьезная. Допился, ирод, осиротил-таки детей!

Юрий вернул ей бычок и сделал глубокую, на все легкие, затяжку. Солнце по-прежнему сияло в безоблачном небе, цвела сирень, и свежо зеленела молодая листва на липах, но все это виделось теперь как бы сквозь грязное стекло. От радости бытия, переполнявшей Юрия всего час назад, не осталось и следа? и было решительно непонятно, чему он, собственно, так радовался, проснувшись ни свет ни заря. «Новой жизни захотелось? – подумал он, отчаянно дымя папиросой. – Черта с два! Все по-старому, все как обычно... Ну, ментяра! Такие бабки взял, а когда понял, что ничего не получается, кроме глухого висяка, пошел проторенным путем – загреб безобидного пьянчугу и теперь будет колоть его до победного конца. И ведь расколет, сволочь! А, пропадите вы все пропадом! Ну, и что я теперь, по-вашему, должен делать? Плюнуть на все и напиться? Черт, заманчивая идея...»

Тетя Паша деликатно кашлянула в кулак. Юрий увидел, что она уже докурила и взяла наперевес метлу, но все равно не сразу сообразил, что стоит у нее на дороге и мешает работать.

– Простите, тетя Паша, – сказал он, поспешно отступая в сторону.

– Бог простит, – с неожиданной суровостью ответила дворничиха. – А ты, Юра, научись чужую беду близко к сердцу не брать. Всем не поможешь. Знать, так у него на роду написано. Пил бы поменьше, так ничего бы и не было. А ты в чужие дела не лезь, только хуже сделаешь – и себе хуже, и ему, дураку. Отсидит – тогда, может, поумнеет. А не поумнеет – туда ему и дорога. О себе подумай, жениться тебе пора.

– Спасибо, тетя Паша, – сказал Юрий, – я подумаю. Обязательно подумаю, обещаю.

– Ну подумай, – равнодушно сказала тетя Паша и зашаркала своей метлой, поднимая в воздух облачка золотой от утреннего солнца пыли.

Юрий медленно зашагал к своему подъезду. Папироса у него догорела, а выбросить окурок было некуда – асфальт был чисто выметен, позади шаркала тети-Пашина метла. Юрий рассеянно смял картонный мундштук в кулаке. Ему опять подумалось, что человечество живет как-то не так – вырабатывает горы мусора, загаживая все, к чему ни прикоснется, и проявляет чудеса изобретательности, отравляя себе жизнь. Как будто конечной целью существования рода людского является массовое, тотальное, поголовное самоубийство... Он вдруг позавидовал тете Паше. У нее была простая, конкретная работа с простыми, конкретными, зримыми результатами; она, тетя Паша, каждое утро, невзирая на погоду, выходила со своей метлой во двор, чтобы сделать загаженную планету чуточку чище. «Уйду в дворники», – подумал он, но тут же вспомнил, что такой сюжет уже обыгрывался в каком-то фильме, и окончательно загрустил.

На узком, выложенном корявыми бетонными плитками тротуаре, что тянулся вдоль дома, стояла Людмила Веригина. Халат на ней был распахнут, позволяя видеть мятую ночную рубашку; нечесаные со сна волосы стояли дыбом; на правой щеке розовел оставленный наволочкой рубец. На ногах у нее были потрепанные домашние тапочки, а левая рука сжимала засаленную тесемку, на которой болтался потемневший латунный ключ – надо понимать, от квартиры. Вид у нее был отсутствующий, а взгляд пустой, как будто она спала с открытыми глазами. Когда Юрий приблизился, она даже не повернула головы. У Филатова возникло острое желание тихонько пройти мимо и юркнуть в подъезд, но он взял себя в руки и окликнул Веригину.

– Здравствуйте, Люда, – сказал он.

– Что же это, Юрий Алексеевич? – так и не повернув головы, продолжая смотреть в опустевший проезд между домами невидящим взглядом, тихо спросила Веригина. – Почему? Что мы такого сделали, за что это нам?

– Они что-нибудь сказали? – спросил Юрий.

– А я знаю? Шум под окнами услышала, выглянула, вижу – моего хватают... Пока халат накинула, пока выбежала, они уж уехали. Что же они к нам привязались-то? Бандиты, что ли, в Москве перевелись?

– Не знаю, Люда, – сказал Юрий, – но постараюсь узнать. Обязательно узнаю.

Он понимал, что дает обещание, выполнить которое будет очень нелегко. Но смотреть на Людмилу Веригину и слышать ее изменившийся голос, в котором не осталось и следа от прежней тягучей напевности, было просто невыносимо. До Юрия только теперь дошло, что Людмила впервые в жизни произнесла его отчество правильно, целиком – не Лексеич, а Алексеевич.

– Не трудитесь, Юрий Алексеевич, – сказала Людмила. – Зачем вам в наши неприятности путаться? Так уж, видно, на роду написано.

Она безнадежно махнула рукой с зажатым в ней ключом, повернулась к Юрию спиной и пошла к своему подъезду, шаркая тапочками. На полпути она обо что-то споткнулась, потеряла тапку, не глядя, нашарила его босой ногой и скрылась в подъезде, без стука притворив за собой дверь. Юрий проводил ее глазами, сунул руки в карманы и уныло поплелся домой – перед тем как начинать действовать, нужно было, как минимум, принять душ и выпить кофе.

* * *

Кафе было чистенькое, светлое и уютное, а официантка – молодая, миловидная и приветливая. В общем и целом Юрию здесь нравилось. Даже музыка не раздражала – играла себе тихонечко где-то в глубине помещения, спокойная такая, умиротворяющая музыка без слов. Пахло здесь крепким кофе, ванилью и корицей, под потолком бесшумно вращались деревянные лопасти большого вентилятора, белизна скатертей резала глаз, а за огромным, от пола до потолка, окном с толстыми двойными стеклами беззвучно

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату