– А вы сами где бы предпочли жить – в Москве или Берлине?
– Значит, когда вы на видеопленке говорили: «Я люблю тебя», эти слова были обращены к Боре?
– Мы были здесь счастливы.
– И ради Бори вы готовы были пойти на то, на что никогда не решилась бы его жена? Скажем, вернуться в Москву и подложить Руди зажигательную бомбу. Мне пришлось задать себе вопрос, почему состоятельная, по всей видимости, туристка остановилась далеко от центра, да еще в такой захудалой гостинице, как «Союз». Ответ заключался в том, что она ближе всего к черному рынку, и это позволяло минимум времени оставаться в машине с бомбой, у которой не было часового механизма. Вы проявили мужество, рискуя взорваться вместе с ним. Вот что значит любовь.
Рита облизала губы.
– У вас так хорошо получаются вопросы. Можно мне задать один?
– Давайте.
– Почему вы не спрашиваете об Ирине?
– Что именно?
Рита наклонилась вперед и зашептала, словно кругом были люди:
– Что с этого имела Ирина? Неужели вы думаете, что Макс расплачивался за ее тряпки и делал подарки за одни лишь милые беседы? Спросите-ка себя, на что она была готова ради него.
Аркадию стало жарко.
– Они много лет были вместе, – сказала Рита. – Практически были мужем и женой, как мы с Борей. Не знаю, что она рассказывает вам теперь. Я просто говорю, что у нее с ним все было точно так же, как и с вами. Любая женщина сделала бы то же на ее месте.
У него пылали уши. Он покраснел.
– Что вы, собственно, хотите сказать?
Рита сочувственно наклонила голову.
– Видно, она не все вам рассказала. Я всю жизнь встречала мужчин, подобных вам. Кто-то у них должен быть богиней, все остальные – шлюхи. Ирина спала с Максом. Он хвастался, какие штуки она выделывала.
Рита поманила пальцем поближе и зашептала еще тише.
– Я вам расскажу, а вы сравните.
Почувствовав, что ручка ослабла, Аркадий поднял парусиновую сумку.
– Можете стрелять, но в холсте будет дырка. Не думаю, что картина от этого застрахована, – сказал он.
– Ты, подонок!
Аркадий схватил Маргариту за руку, прежде чем она успела направить на него пистолет. Это была Борина машинка.
– Сучий потрох! – прорычала Рита, уткнувшись лицом в стол, когда Аркадий завел ей руку за спину.
Боря ее предал, бежал в Москву, оставив с почти игрушечным пистолетом. Аркадий вынул патроны из казенника и обоймы и бросил пустой пистолет ей на колени.
– Я тоже люблю тебя, – улыбаясь, ответил он.
В сувенирном киоске аэропорта Аркадий купил поднос для пива и хлопчатобумажный платок с рисунком, в который он завернул картину. Затем, обернув поднос в пузырчатый пластик, положил его в холщовую сумку Риты и вернулся к стоявшим в углу транзитного зала Петеру и Ирине.
– Представьте, сколько картин и рукописей, конфискованных у художников, писателей и поэтов за семьдесят лет, упрятано в запасниках Министерства внутренних дел и КГБ, – сказал Аркадий. – Ничего не выбрасывалось. Поэт мог получить пулю в затылок, а его стихи перевязывали шпагатом и отправляли в хранилище. Потом в один волшебный миг, когда Россия вдруг стала частью остального мира, все эти вещдоки начали представлять огромную ценность.
– Но они не смогут их продать, – возразила Ирина. – Произведения искусства более чем пятидесятилетней давности по закону не могут быть вывезены из Советского Союза.
– Но их можно вывезти тайком, – сказал Петер.
Аркадий продолжал:
– Достаточно взятки. Через границу переправляют танки, поезда, нефть. А уж вывезти картину сравнительно просто.
– Но даже при этом, – не сдавалась Ирина, – сделка недействительна, если нарушен советский закон. Коллекционеры и музеи не любят ввязываться в международные споры. Рита не могла бы продать «Красный квадрат», если бы его вывезли из России.
Петер сказал:
– Может быть, это немецкая подделка. В Восточном Берлине есть феноменальные фальсификаторы, и все они теперь без работы. Эту картину действительно проверяли?
– Проверяли, – ответила Ирина, – определяли время написания, просвечивали рентгеном, подвергали анализам. На ней даже отпечаток пальца Малевича.
– Все это можно подделать, – настаивал Петер.
