– Верно, – согласилась Ирина, – но с подделками происходят любопытные вещи. Они могут быть самыми лучшими подделками на свете, и дерево, и краски, и техника исполнения подобраны абсолютно точно, но они не смотрятся, как оригинал.
Петер прокашлялся.
– Это уже переходит в область спиритизма.
Ирина ответила:
– Все равно что узнаешь человека. Со временем начинаешь отличать фальшивое от настоящего. В картине заложена идея художника, а идею подделать нельзя.
– Сколько, вы сказали, стоит эта картина? – переспросил Петер.
– Вероятно, пять миллионов долларов. Здесь это немного, – сказал Аркадий, – но в России это четыреста миллионов рублей.
– Если это не подделка, – поправил его Петер.
Аркадий сказал:
– «Красный квадрат» – это подлинник, и он из России.
– Но его обнаружили с обрешеткой Кнауэра, – возразила Ирина.
Аркадий ответил:
– Обрешетка подделана.
– Обрешетка? – выпрямился вдруг Петер. Аркадий видел, как он что-то обдумывает. – Мне уже приходила в голову эта мысль.
Аркадий сказал:
– Помните, Бенц интересовался произведениями искусства, сбором которых во время войны занимался ваш дед? Помните, он интересовался упаковкой, которую изготавливали столяры Кнауэра?
– Вот это верно, – одобрительно сказал Петер. – Очень верно.
Аркадий положил платок на колени Петеру. Петер еще больше напрягся.
– Что вы делаете?
– В данный момент обстановка в отношении культуры в Москве несколько неустойчивая.
– Мне она не нужна.
– Вы – единственный человек, которому я могу ее доверить, – сказал Аркадий.
– Откуда вы знаете, что я не скроюсь с ней?
– Есть своего рода справедливость в том, чтобы вы стали хранителем русского искусства. К тому же профессия, – Аркадий похлопал по карману, где лежали паспорт и виза, которые вернул ему Петер, а также билет, купленный на деньги Али.
Попасть на московский рейс Люфтганзы не составило труда. Ничто лучше путча в стране назначения не способствует сокращению списка пассажиров. Чего Аркадий до сих пор не мог понять, так это почему руководители Комитета по чрезвычайному положению вообще разрешают самолетам садиться.
С мюнхенского рейса приковылял Стас с магнитофоном и фотоаппаратом. Вопреки всему, он был в отличном настроении.
– Восхитительный идиотизм! ГКЧП не арестовал ни одного демократического лидера. Теперь ночь. Танки в Москве, но они всего лишь катаются по городу. К репрессиям теперь подходят с другими мерками.
– Откуда ты знаешь, что происходит? – спросил Аркадий.
– Так нам же звонят из Москвы, – ответил Стас.
Аркадий был поражен.
– И телефонная связь работает?
– Именно это я и имею в виду, говоря об идиотизме.
– Майкл знает, что ты едешь?
– Он пробовал меня задержать. Говорит, что рискованно с точки зрения его службы, да и станция попадет в затруднительное положение, если нас задержат. Он говорит, что Макс звонил из Москвы и сказал, что жизнь идет своим чередом и для меня там нет ничего сенсационного.
– Он знает, что едет Ирина?
– Не знает.
Хотя объявили посадку, Аркадий бросился к телефонной трубке. Запись на пленке без конца повторяла, что международные линии заняты. Единственная возможность пробиться – непрерывно набирать номер. Он уже собрался было отказаться от своего намерения, как увидел аппараты факса.
Полина говорила, что заберет аппарат Руди к себе. Подойдя к столику, он написал номер ее телефона и текст: «С нетерпением жду встречи. Если у тебя есть картина дяди Руди, возьми, пожалуйста, с собой. Поосторожнее води машину». Добавил номер рейса и время прилета и подписал: «Аркадий». Потом попросил справочник аппаратов факсимильной связи и написал второе послание – Федорову: «Совету последовал. Сообщите, пожалуйста, прокурору города Родионову о моем возвращении сегодня. Ренко».
Служащая удивленно поглядела на него.
– Должно быть, вам не терпится попасть домой, – сказала она.
