– Это не понижение в должности, – сказал Родионов. – Факт остается фактом, что преступность процветает не только в Москве. Есть по-настоящему горячие точки. Я всегда отпускаю следователей, если в них нуждаются. Кроме дела Розена, за вами других не числится.
– В таком случае куда?
– В Баку.
Аркадий невольно рассмеялся.
– Так Баку же не просто не Москва. Он даже не Россия.
– Они просили самого лучшего следователя. Вам предоставляется возможность восстановить свою репутацию.
В условиях трехсторонней гражданской войны между азербайджанцами, армянами и армией, да еще к тому же стычек между наркомафиями, Баку представлял собой Майами и Бейрут, вместе взятые.
Метрах в двадцати позади, отряхивая пальто, на дорогу вышел Минин, что и для других послужило сигналом выйти из-за деревьев. Вернулся черноглазый парень в тренировочном костюме и побежал трусцой рядом с Мининым.
На глазах Аркадия непринужденная прогулка превратилась в парад войск.
– Возможность начать все заново, – сказал он.
– Только так, – согласился Родионов.
– Думаю, вы правы – самое время уехать из Москвы, – заметил Аркадий. – Только я думал не о Баку.
– Куда или когда ехать, не вам определять, – возразил Родионов.
Они дошли до ворот, которые вблизи оказались не черными, а темно-зелеными. Над двойными деревянными створками, обитыми стальными листами, находилась площадка для часовых со сторожевыми башнями по бокам. Путь преграждал полосатый шлагбаум – защита от любопытных. Но как тут устоять? Аркадий перешагнул и погладил рукой все еще любовно выкрашенную гладкую перекладину. Отсюда черные лимузины проезжали еще пятьдесят метров до дачи, где проходили затяжные ужины, а после полуночи составлялись списки, которые переводили многих граждан, пока те еще спали, из числа живых в число покойников. Иногда на дачу привозили детей, чтобы украсить ими прием на открытом воздухе или чтобы вручить кому-то букет, но всегда в дневное время, словно только под солнцем они были в безопасности.
«Это ворота в замок дракона, – подумал Аркадий. – Даже теперь, когда дракон мертв, воротам надо бы быть обугленными, а дорога должна быть исцарапана его когтями. На ветвях должны висеть кости. Солдаты в шинелях должны были бы остаться здесь, по крайней мере, в виде статуй». Вместо всего этого сверху одиноко смотрел глаз широкоугольного объектива сторожевой телекамеры.
Родионов его не заметил.
– Минин будет…
– Заткнись! – цыкнул Альбов и поглядел на линзы объектива. Улыбайся! – и добавил, обращаясь к Аркадию: – На дороге еще есть камеры?
– На всем ее протяжении. Экраны на даче. За нами внимательно следят и все записывают на пленку. Как-никак, историческое место.
– Разумеется. Сделай что-нибудь с Мининым, – тихо сказал Родионову Альбов. – Не нажимай на силу. Убери отсюда этого дурака.
Озабоченный, но источающий доброжелательность, Родионов помахал Минину. Альбов повернулся к Аркадию, выражая всем видом, что готов играть по-честному.
– Мы же друзья и заботимся о вашем благополучии. У нас были все основания встретиться с вами и поговорить в открытую. Кто-то сейчас наблюдает за нами по телевизору и думает, что мы любители птиц или просто интересуемся историей.
– Боюсь, что Минин не похож ни на того ни на другого, – заметил Аркадий.
– Это уж точно, – согласился Альбов.
Родионов удалился, чтобы отослать Минина прочь.
– Спали? – спросил Аркадия Альбов.
– Нет.
– Ели?
– Нет.
– Плохо, когда все время приходится торопиться, – в голосе Альбова чувствовалась искренность. Но звучали и командные нотки, словно он председательствовал на собрании. Камера на воротах сталинской дачи изменила положение. Держа сигарету в зубах, Альбов добавил: – А со звонком сделано умно.
– Ваш номер был у Пенягина.
– Тогда это напрашивалось само собой.
– У меня лучшие мысли всегда приходят сами по себе.
К этому времени Альбову должно было стать известно, что Аркадий звонил и Боре. Возникал вопрос: чьи еще номера записал Пенягин?
Когда вернулся Родионов, Альбов вынул из кармана прокурора отчет.
– Телеграфные бланки, – сказал Альбов. – Он всю ночь был на Центральном телеграфе.
