молнии” нельзя включать видеостанцию, а то бы ты увидела – зачем… Я бы тебе показал кое-кого, и ты бы поняла, зачем…
– Как бы я не понапрасну приехала… Халил… Он не хочет, чтобы я была рядом. Он сказал… Извини, торможение.
Передача прервалась. Халил с досадой ударил кулаком по ладони.
– Кто ей мог такое сказать? Какой неразумный человек? Скоро она будет здесь. Ах, хорошо, что и она будет здесь! Да?
Валентин сделал вид, что не расслышал последних слов. И, ожидая у подземного подъезда Элю, он чувствовал себя подавленно. Зато Халил был взвинченно весел и говорлив.
Девушка добралась с вокзала на большой, напоминающей автобус, хотя и бесколесной машине. Халил окликнул ее. Эля кивнула в ответ, но смотрела на Валентина. Встревоженно и умоляюще смотрела. И со своего места поднялась лишь после того, как он не очень уверенно шагнул в ее сторону.
РАДОСТЬ И ГОРЕ – РЯДОМ
Крышу Всемирного Совета называли смотровой площадкой. Однако она скорее напоминала сад или парк, вдоль дорожек которого росли кусты с овальными большими листьями.
Сейчас на аллеях собрались тысячи людей. Не мудрено, что в этой толпе потерялся Илья Петрович.
Первой всполошилась Клавдия Михайловна.
– Ох, боюсь за него… У меня душа не на месте: что если на “Артуре” несчастье.
В этот момент небо заполыхало. Его пересекали гигантские полосы, повторявшие все цвета радуги. Потом из-за далеких гор взлетел цветовой веер, занял полнеба и так же внезапно исчез, уступив место бесчисленным световым фонтанам, струи которых перекрещивались в вышине и падали вниз сверкающими брызгами.
Да, грандиозный фейерверк, да, забава! Но не только это. Всплески света убеждали Валентина во всемогуществе человека, который даже в зрелищах своих был щедрым по- богатырски. Зря тревожится Клавдия Михайловна.
И в этот миг на черном небе возникло изображение героя нынешнего торжества рабэна Даниэля Иркута. Справа и слева от него появились лица главных участников эксперимента “Анабиоз”, в том числе и рабэна Акахаты, с которыми Валентин познакомился несколько часов назад.
Валентин уже знал, что в мире, который окружал его, не существовало званий “академик”, “доктор”, “кандидат”. Были другие – “рабэн, расэн, рамэн”. Они присваивались людям, выдвинувшим новую важную идею, и означали, что во время осуществления этой идеи ученый имеет бесконтрольное право использовать большее или меньшее количество энергии и привлечь себе в помощь большее или меньшее число научных работников. Рабэн, расэн, рамэн – это распорядители большой, средней и малой энергии (размеры были определены решением Всемирного Совета). Только это. Ничего иного. Но это было самым высоким правом на Земле. Выполнив задуманное, ученый автоматически лишался привилегий на использование энергии. А Даниэль Иркут и Акахата уже в третий раз получили права рабэнов.
Глядя на их изображения, Селянин едва удерживался, чтобы не объявить всем, что ведь эти выдающиеся ученые стали его друзьями. Они сами предложили взять их позывные в память микростанции связи.
…Когда Валентина пригласили в главную студию планеты, он пошел неохотно. И среди людей, собравшихся за огромным столом студии, желал только одного: скорей бы все окончилось. Усадили его рядом с немолодым, но очень непоседливым мужчиной, который тотчас назвал себя:
– Даниэль Иркут.
Другим соседом Валентина был широкоскулый человек по имени Акахата. По-русски он говорил совершенно свободно, как и Даниэль Иркут. До начала видеопередачи они весело подтрунивали друг над другом, явно стараясь вовлечь в разговор и Валентина. А тот никак не мог преодолеть скованности, отвечал односложно и часто невпопад. Акахата прошептал ему:
– Когда темно, как слепой бредешь, когда слишком много света – тоже ничего не видишь. Хорошо, если в меру света и близкие друзья рядом… Я буду счастлив увидеть среди них и тебя. “А-117-П” – вот мои позывные. Не найдешь друга вернее Акахаты…
– Будь осторожен, Валентин! – засмеялся Иркут, расслышавший эти слова. – Он неспроста в друзья набирается. Сначала убаюкает сказками-обещаниями, а потом – хоп! – и ты подопытный кролик. Я попался когда-то.
– Ах, попался! – насмешливо прищурясь, сказал Акахата. Жалеешь? Хорошо же, попадешься в другой раз, отомщу: повымету из твоей памяти все каверзные мысли.
– Ты пугаешь, а мне не страшно. Ведь ты добрый.
Они рассмеялись, и стало ясно, что попреки и шутки – лишь для посторонних. Это подтвердил и сам Даниэль Иркут:
– Акахата – замечательный человек. Люблю его. И ты его полюбишь, когда узнаешь поближе. Я многим обязан Акахате. Когда-то пользовался гостеприимством клиники памяти, где он священнодействует. Конечно, экспресс-запоминание очень мучительно: как будто в черепе – пчелиный рой, так простреливает и кусает. Но зато результат… Если ты захочешь поскорее постичь хотя бы главное из того, что знают нынешние люди, ты вспомни об Акахате. Никто лучше Акахаты не поможет тебе.
– Если у моего друга печаль, я готов ее выпить до дна вместо него. Если у меня самого радость, я передам ее моему другу. Но экспресс-запоминание… Обещая, оглядывайся.
– Но ты поможешь?
– Экспресс-запоминание показано не всем… Но я согласен попытаться. Я сделаю все, что в моих силах…
А небо над столицей снова заполыхало. Рождаясь где-то в немыслимой выси, одна за другой падали разноцветные волны. Они освещали всякий раз по-иному небо, и смотровую площадь с деревьями, и одежду и лица людей, а потом рассыпались синими, оранжевыми, зелеными брызгами. Халил попытался поймать на излете одну из этих брызг, но лишь рассмешил окружающих.
Вслед за тем он восторженно протянул руку, закричав:
– Вы полюбуйтесь вот чем!.. Ах, как можно не полюбоваться этим!..
И все (не только Валентин) восхищенно замерли. В переменчивом по цвету пространстве между громадами зданий не просто летал, а ритмично, словно под музыку, двигался, точнее же, играл хоровод “пчелок”. Он то кружился возле незримого центра, то взмывал вверх или опускался, то перестраивался в два строго перпендикулярных кольца или собирался в сверкающий гигантский шар, то превращался в две движущиеся навстречу друг другу заздравные чаши. А потом группы “пчелок” разлетелись вниз, вверх, в стороны, и Валентин вдруг почувствовал, что лоб и ладони у него покрылись счастливой испариной: в небе (а ему показалось – во все небо) разметнулась эмблема Страны Советов, его родины – перекрещенные СЕРП и МОЛОТ.
Это вернуло его мысли и чувства не просто и не только к тому чуду, которое перенесло его через столетия в обновленный мир. Он подумал и о потрясении (да, потрясении, хотя и животворном), которое испытал всего несколько часов назад во время всепланетной передачи.
Первый же из выступавших заговорил о нем, о Валентине. Его поздравляли с восстановлением. Вновь и вновь желали счастья. Однако вслед за этим заговорили о научных проблемах, которые были решены во время эксперимента “Анабиоз”, о множестве сложных и малопонятных проблем.
