Тьма наступает

24

Елена понимала: если они просто чмокнут друг друга в губы, Дамона это не устроит. С другой стороны, Мэтта придется в буквальном смысле слова соблазнить — иначе он не сдастся. К счастью, Елена взломала код Мэтта Ханикатта давным-давно. И она собиралась без жалости применить все свои знание к его ослабевшему, восприимчивому телу.

Впрочем, упрямство Мэтта могло быть слишком сильным и обернуться во вред ему самому. Он позволил Елене прикоснуться своими мягкими губами к его губам, позволил обвить себя руками. Но когда Елена попробовала проделать кое-что из тех штук, которые он больше всего любил — скажем, легко провести ногтями по его позвоночнику или прикоснуться кончиком языка к его сомкнутым губам, — он крепко сжал зубы. И обнимать ее он тоже не стал.

Елена отпустила его и вздохнула. И вдруг у нее появилось нехорошее чувство между лопатками — будто на нее кто-то смотрит, только в тысячу раз неприятнее. Она оглянулась и увидела, что Дамон со своей сосновой веткой в руках стоит на приличном расстоянии от них, и ничего необычного не произошло. Она оглянулась снова — и ей пришлось зажать собственный рот кулаком.

Дамой был

рядом,

прямо у нее за спиной, он стоял так близко, что между ним и ею едва можно было просунуть два пальца. Она не поняла, почему не задела его рукой. Обернувшись, она оказалась буквально зажата между двумя мужскими телами.

Но как ему это удалось? За тот миг, что она не смотрела на его, он физически не смог бы преодолеть расстояние между тем местом, где стоял раньше, и тем, где оказался сейчас — в дюйме от ее спины. Кроме того, если бы он бежал к ним, было бы слышно, как шуршат сосновые иглы. Он, как и его «феррари», просто

оказался

здесь.

Елена подавила крик, который отчаянно вырывался из ее легких, и постаралась дышать ровно. Ее тело напряглось от страха. За спиной у нее дрожал Мэтт. Дамон наклонился над ней, и она почувствовала сладкий запах сосновой смолы.

С ним что-то не так. Что-то не так.

— Знаешь что, — сказал Дамон, нависая над ней еще больше, так что ей пришлось отшатнуться к Мэтту. Но даже теперь, когда ее спина прижалась к подрагивающему телу Мэтта, она была вынуждена смотреть на рей-бэны с расстояния в три дюйма — это было на двойку с минусом.

Теперь и Елена стала дрожать, как Мэтт. Но она должна была взять себя в руки, должна была встретить агрессию Дамона лицом к лицу. Чем пассивнее будут вести себя они с Мэттом, тем больше у Дамона будет времени на размышление.

Елена отчаянно пыталась придумать какой-нибудь план. «Может быть, он и не читает наши мысли, — думала она, — но он точно знает, лжем мы или говорим правду. Это может любой вампир, пьющий человеческую кровь. И как мы это можем использовать? Как нам быть?»

— Это был приветственный поцелуй, — смело сказала она. — С помощью такого поцелуя ты узнаешь человека и всегда сможешь узнать его, потом. Даже... даже луговые собачки делают так. А теперь, Дамон, — если нетрудно — ты не мог бы чуть-чуть подвинуться? Меня сейчас расплющит.

«Кроме того, — подумала она, — это слишком уж пикантная поза. Для всех троих».

— Даю еще один шанс, — сказал Дамон, но на этот раз без улыбки. — Я хочу увидеть, как вы целуетесь. Целуетесь по-настоящему. Иначе будет плохо.

Елена с трудом повернулась. Ее глаза стали искать глаза Мэтта. В конце концов, год назад у них какое-то время был роман. Елена увидела, о чем говорят голубые глаза Мэтта: он

хотел

поцеловать ее, хотел настолько, насколько вообще мог чего-либо хотеть после того, как пережил эту страшную боль. И еще он понял, что ей пришлось проделать все эти хитрости только для того, чтобы спасти его от Дамона.

«Я не знаю как, но мы выберемся, — мысленно сказала Елена, обращаясь к нему. — Ты мне поможешь?» У некоторых парней вообще нет никаких кнопок в той части мозга, что отвечает за самолюбие. У некоторых — и у Мэтта в том числе — они были. На них было написано: «ЧЕСТЬ» и «ЧУВСТВО ВИНЫ».

На этот раз Мэтт держался спокойно, когда она взяла его лицо в свои руки, наклонила его, привстав на цыпочки, — он так здорово вырос за последний год. Она вспомнила их первый настоящий поцелуй. Это было в его машине, когда они возвращались со школьной дискотеки. Он был перепуган, у него были мокрые ладони, он трясся всем телом. А она была спокойной, уверенной, нежной.

Такой она была и сейчас, когда стала растапливать его замороженные губы теплым кончиком своего языка. На всякий случай, если Дамон подслушивал ее мыс ли, она стала думать только о Мэтте — о том, какой он красивый, о его теплой дружбе, о рыцарской галантности, которую он всегда проявлял по отношению

к

ней — даже после того, как она его бросила. Она не уловила момент, в который его руки обхватили ее плечи, и он стал управлять поцелуем, как человек, умиравший от жажды и наконец обнаруживший воду. Она ясно понимала, что происходит в его мыслях. Он никогда не думал, что когда-нибудь снова

так

поцелует Елену Гилберт.

Елена не знала, сколько времени длился поцелуй. Наконец она отпустила шею Мэтта и отступила на шаг.

И тут она кое-что поняла. Дамон неслучайно говорил тоном кинорежиссера. В руках у него была видео камера размером с ладонь, и он прильнул к глазку видоискателя. Он все заснял.

Елену нельзя было не узнать на этой записи. Она понятия не имела, куда девались бейсболка и темные очки, которые она надевала для маскировки. Волосы растрепались, а дыхание непроизвольно участилось. К коже прилила кровь. Мэтт, судя по его виду, был возбужден не меньше.

Дамон оторвал взгляд от видоискателя.

— Зачем тебе это надо? — прорычал Мэтт не своим голосом. «Поцелуй и на него произвел впечатление, — поняла Елена. — И намного большее, чем на меня».

Дамон снова поднял сосновую ветку и снова помахал ею, как японским веером. В ноздри Елене ударил аромат сосны. А Дамон словно бы прикидывал, не попросить ли их повторить эту сцену, но передумал и улыбнувшись им своей ослепительной улыбкой, сунул камеру в карман.

— Вам надо знать одно: это был великолепный дубль.

— Тогда мы уходим. — Казалось, что поцелуй придал Мэтту сил, пусть он и расходовал их, говоря то, чего говорить не стоило. — Немедленно.

— Нет, вы не уходите, а ты не теряй этой властной, агрессивной манеры. Когда будешь снимать с нее рубашку.

—

Что?

Дамон повторил голосом режиссера, дающего актеру сложные инструкции:

— Пожалуйста, расстегни пуговицы на ее рубашке и сними ее.

— Ты

спятил

,— Мэтт повернул голову, посмотрел на Елену и в ужасе умолк, увидев ее лицо и слезу, которая открыто катилась по ее щеке.

— Елена...

Он повернулся к ней, но она отвернулась от него. Он не мог встретиться с ней взглядом. Он буквально чувствовал жар, которым пылали ее щеки.

— Елена, надо драться. Помнишь, как ты справилась с порождением зла там, в комнате Стефана?

— Это зло хуже, Мэтт. Я никогда не видела ничего настолько злого. И оно очень сильное. Оно... давит на меня.

— Ты хочешь сказать, что мы должны его слушаться?.. — Эти слова Мэтт произнес вслух, и прозвучали они так, словно он вот-вот заболеет. То, что сказали его глаза, было проще: «Нет. Даже если он убьет меня».

— Я хочу сказать... — неожиданно Елена повернулась к Дамону. — Отпусти его, — сказала она. — Это дело касается только нас с тобой. Давай уладим это без него. — Она была готова на все, лишь бы спасти Мэтта, даже если он сам не хотел, чтобы его спасали.

<<Я

сделаю все, что ты захочешь

>>,— изо всех сил подумала она, обращаясь к Дамону в надежде, что он уловит хоть что-нибудь. Когда-то он уже пил ее крот, против ее воли — по крайней мере поначалу. Еще один раз она переживет.

— Да, ты сделаешь

все,

что я захочу, — ответил Дамон, и она поняла, что он