что-то о загубленной молодости, так и не купленной норковой шубе, о зверевских бабах, о водке, коньяке, квартальных премиях, заначках, но Сорокин слушал ее вполуха, отчетливо понимая, что Зверева врет. Ей было известно о муже что-то такое, что она пока не решалась сказать. Что-то, с помощью чего она держала супруга на крючке и тянула из него деньги. Эту информацию она решила пока придержать, рассчитывая, видимо, напоследок выжать из засыпавшегося благоверного хоть что-нибудь еще. Сорокин хорошо изучил эту породу людей. Решив молчать, она будет отпираться даже перед лицом неопровержимых улик, надеясь, что кривая как-нибудь вывезет, вопреки очевидности и здравому смыслу.
– Это все художественная литература, – сказал он, когда Зверева примолкла, чтобы перевести дух. – А мне, уважаемая, нужен сухой факт, а именно: где в данный момент может быть ваш супруг. Все-таки вы с ним не один год под одной крышей прожили, должны хотя бы в общих чертах представлять, куда он мог податься. Не по улицам же он бродит – в такую-то погоду!
Зверева устремила на своего мучителя вопросительный взгляд, полный тайной мольбы: отстань, мол, ментяра, ну чего ты ко мне привязался? Но полковник сделал деревянное лицо и словно участковый с тридцатилетним стажем с хозяйским видом закурил сигарету, весьма откровенно озираясь по сторонам.
– Квартирку купили? – зажав сигарету в углу рта, невнятно спросил он, на глаз прикидывая высоту потолков. – Метра три с половиной небось потолочки-то? Так купили квартирку или как?
– К-купили, – кивнула сбитая с толку Зверева.
Голос ее из пронзительного сделался плаксивым. Полковник видел, что она ничего не понимает, кроме того, что ей обещан срок с конфискацией. – Купчую показать?
– Судебному исполнителю покажете, – лениво отмахнулся Сорокин, выпуская в потолок толстую струю дыма, так что колыхнулись хрустальные висюльки на люстре, и от них по квартире пошел мягкий перезвон. – И обстановочка ничего себе… Хорошо, однако, живут в наше время слесаря! Пойти и мне к вашему супругу в бригаду, что ли? Возьмут. как вы полагаете?
Зверева открыла рот, чтобы ответить, но полковник прервал ее, снова плавно махнув в ее сторону рукой с зажатой между пальцами сигаретой.
– Впрочем, пустое. Что это я? На зарплату вашего супруга можно купить средних размеров санузел без оборудования, но никак не трехкомнатную квартиру почти в центре столицы. Наверное, это вы зарабатываете. А?
– Чего это? – переспросила окончательно потерявшая нить разговора Зверева.
– Я спрашиваю, квартира куплена на вашу зарплату?
Хозяйка даже хихикнула от такого предположения.
– Да что вы, – махнула она, в свою очередь, на Сорокина шелковым рукавом кимоно, – какая же у меня зарплата, когда я домохозяйка!
– Значит, – подвел итог Сорокин, окончательно входя в роль, привольно раскидываясь в кресле и стряхивая пепел с сигареты в кадку с пальмой, – у мужа зарплата маленькая, а у вас и вовсе никакой. Тогда откуда деньги?
По тому, как подскочила его собеседница, полковник понял, что попал в десятку. Отсутствующий хозяин квартиры, похоже, был и вправду очень нечист на руку, и его жена об этом прекрасно знала.
Видно, именно эта осведомленность и была в ее руках той самой дубиной, при помощи которой она шантажировала супруга, удерживая его подле себя.
К несчастью, ей по недоумию ни разу не пришло в голову, что дубина эта, как и любая другая, о двух концах… Полковник решил развить успех и предостерегающе поднял руку ладонью вперед, снова не дав Зверевой высказаться.
– Только не надо потчевать меня сказочками про тетушку из Конотопа, дядюшку из Загорска и прочих вымышленных родственников, которые помогли вам купить эти хоромы. Не бывает в наше время таких родственников, как вы полагаете? Я, например, уверен, что не бывает. И наследство такое разве что прямо из Америки можно получить.., да и не у каждого американца есть за душой такая сумма. Так что мой вам первый и последний дружеский совет: рассказывайте все, что знаете, здесь, сейчас, мне лично, – а я уж посмотрю, как повернуть дело так, чтобы вы остались в стороне. Муж ваш – преступник, и мы его рано или поздно возьмем, но вы-то ведь ни при чем. Так зачем же вам во все это мараться и идти под статью об укрывательстве и недонесении?.. Вы же молодая красивая женщина (произнося эти слова, полковник внимательно смотрел на тлеющий кончик своей сигареты, словно вдруг увидел там что-то невероятно интересное), и что вы потеряли в зоне? Скажу вам по секрету: зона – не место даже для здоровых и сильных мужчин, вам же там и подавно нечего делать. Ведь у вас вся жизнь впереди. К чему же губить ее ради какого-то слесаря, вдруг ни с того ни с сего подавшегося в уголовники? Поверьте, то, что вам про него известно, сейчас представляет интерес только для меня. Я – единственный в целом свете человек, готовый выслушать вашу тайну. Так что расстаньтесь с мечтой получить за нее со Зверева еще немного деньжат и начинайте жизнь сначала.
Зверева уже всхлипывала и шмыгала носом, и полковник удивился тому, как легко, словно по заранее написанному сценарию, движется это дело.
Труп, свидетели, подозреваемый, улики – все это просто сыпалось на голову, как из старой, до отказа набитой антресоли. Вот сейчас, решил полковник, его собеседница, выплакавшись и просморкавшись, поведет печальную повесть о бесчинствах своего супруга, в конце которой непременно даст точный адрес норы, в которой тот отсиживается после совершенного убийства. Причем, судя по интенсивности всхлипываний, Зверева знала даже больше, чем поначалу показалось Сорокину, и рассказать могла множество интересных вещей. Полковник деликатно вдавил окурок в рыхлую землю под корнями пальмы и помахал ладонью перед лицом, разгоняя дым. Видя, что его собеседница уже прицеливается вытереть нос рукавом кимоно, он внутренне вздохнул и, вынув из кармана шинели «дежурный» носовой платок, галантно протянул его Зверевой.
Хозяйка схватила платок, что-то пробормотала плаксиво и благодарно, и с трубным звуком освободила полость носа от излишков влаги. Полковник вздрогнул – впрочем, совершенно незаметно для постороннего взгляда, – и на мгновение прикрыл глаза. Он очень не любил вести дела, в которых были замешаны женщины, из-за непомерного расхода носовых платков.
– Я скажу, – наконец слабым голосом произнесла Зверева, – скажу. Пропади он пропадом! Записывайте!
– Я запомню, – успокоил ее полковник.
– Нет, вы записывайте, – потребовала та, – чтобы все было как положено!
Полковник, в очередной раз подавив вздох, извлек из папки чистый бланк протокола, свинтил колпачок со старомодной авторучки и всем своим видом изобразил полное внимание и готовность записывать.
Зверева начала говорить, и по мере того, как ее рассказ переходил от проклятий в адрес мужа и живописания наиболее отталкивающих черт его характера к вещам более конкретным, выражение вежливого интереса на лице Сорокина сменилось тоскливой обреченностью. Интуиция не подвела полковника и на этот раз, и перед его мысленным взором уже громоздились горы неприятностей, напрямую вытекающих из того факта, что он впутался в это паршивое дело.
А то, что дело это паршивое, ясно было, как любил говаривать один из знакомых полковника Сорокина, даже и ежу.
Глава 2
В то время, как полковник Сорокин, пригорюнившись, слушал излияния супруги Николая Зверева, лейтенант Лямин, одетый в штатское, нервно курил в грохочущем тамбуре пригородной электрички, внимательно прислушиваясь к названиям станций, которые объявлял по радио машинист.
Состав, как видно, пришел прямиком из депо, и в вагонах было не теплее, чем на улице, а окна потеряли прозрачность из-за осевшего на них за ночь инея. «И когда это весна наступит? – недовольно подумал Лямин, поправляя на шее шарф. – Март месяц на дворе, а погода, как в середине января».
Впрочем, недовольство его было мимолетным и быстро прошло, оттертое на задний план более важными мыслями. Лейтенант Лямин ехал за город по той простой причине, что там, в одном из многочисленных дачных поселков, растущих как грибы после дождя, скрывался убийца, и убийцу этого необходимо было арестовать. Несмотря на молодость и почти полное отсутствие опыта практической работы, Лямин был грамотным офицером и прекрасно сознавал, что совершаемая им в данный момент вылазка есть опасное своеволие и вообще махровая и очень непрофессиональная партизанщина. Так убийц
