отвернулся – оригинал выглядел далеко не лучшим образом.
– Не по правилам играешь, – сказал ему Лямин слегка осипшим голосом, снова вспомнив о странном несоответствии с теорией. Это несоответствие было тем более странным, что в натопленной комнате явственно ощущался запах свежей мочи.
Морщась от брезгливости, лейтенант подошел к трупу и пощупал его брюки. Они были сырыми.
Лямин пощупал также кисть руки повешенного. Та была теплее его, ляминской, ладони. Получалось, что опоздал он всего на несколько минут.
Тем не менее, лейтенант не спешил прятать пистолет. По-прежнему держа его наготове, он принялся обследовать помещение, внимательно оглядывая все углы. В соседней, совсем крохотной комнатушке, где стояла лишь старая железная кровать да не менее старый деревянный стул, он обнаружил то, что искал.
Здесь были следы борьбы: перевернутый стул, сбитый к стене половик и свежее мокрое пятно на полу, издававшее тот же слабый, но отчетливый запашок, что и брюки Зверева.
– Ага, – вслух сказал Лямин, разгибаясь и настороженно озираясь по сторонам.
Вся обстановка, начиная от недавно подброшенных в камин дров и кончая еще не успевшим остыть трупом, говорила о том, что убийца должен быть где-то поблизости. В том, что Зверев убит, сомневаться не приходилось. Не может человек, повесившись в одной комнате, выбраться из петли, отвязать веревку и снова повеситься в соседнем помещении. Налицо была грубая инсценировка, способная обмануть разве что случайного прохожего, да и то, если тот из слишком впечатлительных. А может быть, инсценировка не удалась, потому что убийце помешали довести ее до конца? Кто же мог ему помешать?
Ответ напрашивался сам собой. Конечно же, это сделал лейтенант Лямин собственной персоной, явившийся в самый неподходящий момент и спутавший умнику с удавкой все карты. Из этого, между прочим, следовал вывод, что убийца наверняка затаился в доме. Лейтенант крадучись переходил из комнаты в комнату, заглядывая во все ниши и открывая шкафы. На кухне он нашел люк в подпол и заглянул туда. В подполе не было ничего, кроме деревянного ларя с картошкой и банок с соленьями и маринадами. Лейтенант осторожно закрыл люк и огляделся. Взгляд его упал на массивную лестницу, стоявшую в углу кухни, и он понял, откуда все время тянуло холодом.
Люк на чердак был открыт настежь.
Лейтенант звонко хлопнул себя по лбу и бросился к лестнице. Ну конечно! Пока он шарил по комнатам и ощупывал обмоченные штаны, убийца преспокойно ушел через чердак и оставил горе-сыщика с носом! Тихо замычав от обиды, лейтенант стал карабкаться наверх, все еще держа в руке пистолет.
Он поднялся на две ступеньки и уже занес ногу на третью, когда из чердачной тьмы прямо в лицо ему сверкнул огонь, а в уши ударил оглушительный грохот пистолетного выстрела. Лямин выпустил перекладину, за которую держался, и начал медленно заваливаться назад. Сверху выстрелили еще дважды. Лейтенанта швырнуло затылком на твердые доски пола, но сотрясение мозга ему уже не грозило, поскольку он был мертв.
Полковник Сорокин на время забыл о лейтенанте Лямине, посланном им к вдове Сивцова, – у него вдруг оказалось полным-полно своих собственных забот. Вспомнил он о нем только тогда, когда его «Волга» в сопровождении «уазика» с оперативниками преодолела уже половину расстояния от Москвы до дачного поселка Молодежный, где, как поведала полковнику жена Зверева, скорее всего, отсиживался преступный слесарь.
Сорокин снял трубку радиотелефона и связался с дежурным.
– Лямин не появлялся? – спросил он.
– Не появлялся и не звонил, товарищ полковник, – ответил дежурный.
– Появится – передай, чтобы ничего самостоятельно не предпринимал и обязательно пусть свяжется со мной. Не забудешь?
– Как можно, товарищ полковник! Я все записал, так что будьте спокойны. Приказано немедленно связаться с вами и ничего самостоятельно не предпринимать.
– Вот именно, – подтвердил Сорокин.
– Что-нибудь интересное откопали, товарищ полковник? – поинтересовался любознательный дежурный.
– Кто много знает – мало живет, – отрезал полковник. – И не вздумай там к Лямину приставать с расспросами. Это в твоих же интересах.
– Неужто вонючка? – ахнул дежурный.
«Вонючками» сотрудники полковника Сорокина называли дела, так или иначе подпадавшие под юрисдикцию ФСБ. Впрочем, название это появилось еще в те времена, когда департамент этот назывался несколько иначе, и Сорокин, покопавшись в памяти, припомнил, что слово «вонючка» в таком контексте услышал впервые от своего первого наставника, очень старого (по тогдашним сорокинским меркам) и фантастически опытного опера Горового, которого все без исключения, от мелкого карманника до министра юстиции, называли Семенычем. Так что словечко это, вполне возможно, гуляло среди московских сыскарей еще в те веселенькие времена, когда делами вроде этого занималось ГПУ.
Сорокин досадливо крякнул. «Ну вот, – подумал он, – начинается».
– Я таких слов не знаю, – сухо сказал он дежурному и живо представил, какую тот скроил при этом физиономию. – Занимайся своим делом и не ищи приключений на собственную задницу. Ты меня понял?
– Так точно, – бодро ответил дежурный, и по его тону Сорокин понял, что Лямина тот по прибытии будет пытать каленым железом и ублажать дармовыми сигаретами. Оставалось только надеяться, что у лейтенанта хватит ума помалкивать.
Он бросил трубку, закурил и пробормотал, окутываясь дымом:
– Болельщики, черт бы вас подрал…
Водитель скосил на него сочувственный взгляд карих глаз, но от комментариев воздержался. Видя, что начальство нервничает, он немного прибавил скорость. Позади жалобно засигналил «уазик», и без того уже шедший на пределе своих возможностей.
Водитель снова покосился на полковника, но тот лишь с досадой махнул рукой – вперед. «Волга» взвыла сиреной и понеслась с огромной скоростью, распугивая попутные машины. Сидевший сзади капитан Аверин оглянулся на «уазик», стремительно уменьшавшийся в размерах, немного пожевал губами, явно собираясь что-то произнести, но, перехватив в зеркальце тяжелый и сосредоточенный взгляд Сорокина, предпочел промолчать. Его сосед по сиденью не отрываясь смотрел со скучающим видом в окошко, скользя взглядом по серой полосе обочины.
Наконец, машина сбавила ход и осторожно сползла с шоссе на укатанную скользкую грунтовку.
Впереди показался поселок. Сорокин шофера не торопил. Знай он, что чуть более получаса назад по этой самой дороге бодро шагал Лямин, он вел бы себя по-другому, но в том-то и заключается главная прелесть «вонючки», что никто и никогда ничего не знает наперед и часто нарывается на выговор с понижением в должности, а то и на пулю. Тем не менее, полковника терзало странное нетерпение, и водитель, прекрасно изучивший повадки своего шефа, стал понемногу разгонять автомобиль на скользкой дороге.
Беспорядочное нагромождение разнообразных архитектурных стилей постепенно вырастало перед капотом «волги», становясь различимым в мельчайших подробностях. Шофер, не отрывая рук от баранки, указал гладко выбритым подбородком на прозрачный дымок, картинно вившийся над одной из крыш, и вопросительно взглянул на полковника. Он вообще предпочитал обходиться без слов, что среди шоферов, по наблюдениям Сорокина, было огромной редкостью. Полковник очень ценил в своем водителе это редкое качество и всячески его поощрял, хотя тот в поощрении не нуждался – он был «вещью в себе», и совратить его с пути истинного было не так-то просто. Поэтому Сорокин просто утвердительно кивнул.
Судя по всему, это была именно та дача, на которую они хотели попасть.
Через несколько минут автомобиль осторожно затормозил в тупике, которым кончалась укатанная дорога. Полковник первым выскочил из машины и решительно толкнул приоткрытую калитку, на ходу расстегивая клапан кобуры и чувствуя, как в затылок дышит нетерпеливый Аверин. Так и казалось, что вот сейчас он оттолкнет начальство с расчищенной дорожки прямо в ноздреватый сугроб и с криком «А ну, дай я!» устремится к крыльцу. Впрочем, на этот раз горячий капитан не стал нарушать субординацию, а может
