Сколько в доме книг, никто никогда не пытался даже счесть. Но их было очень много, редких, изумительных книг. И в те нечастые минуты, когда Иван Николаевич не занимался наукой, он сидел у окна в глубоком кожаном кресле, держал на коленях книгу и шевелил губами, как будто молился. А когда входила Надежда Алексеевна, он подзывал ее к себе, закрыв книгу цитировал Пушкина, Лермонтова, восхищенно восклицая:
– Ты послушай только, Наденька! – и Лебедев совсем молодым голосом начинал грустно декламировать:
– Представляешь, мальчишка, а такие стихи написал! Вот я жизнь прожил, а даже строку такую сочинить не могу.
– Господи, успокойся ты, дорогой. Твое дело не стихи сочинять, а формулы. Ты и так наделал столько, а ведь в таких условиях работал, что другие давным-давно бросили бы это дело.
– Да, наверное, – философски замечал старый академик. Он действительно, еще с молодых лет работал так, будто вот-вот собирался умереть. Наверное, именно поэтому и успел так много сделать.
– Знаете что, дорогие, – доев суп, обратился Иван Николаевич к жене и дочери с некоторой торжественностью. Те подняли головы и с любопытством посмотрели на него. – Я вот думаю, почему это они все засуетились – фильмы снимают, статьи, фотографии… А дело вот в чем, на мой взгляд: они все считают, что я скоро умру и вместе со мной уйдет целая эпоха, тогда уже никто не сможет рассказать правду о том, как все было с нашей генетикой. Как закрывались институты, как разгонялись лаборатории, как светлые головы, умные и талантливые люди бросали все то, к чему у них было призвание, к чему лежала душа, и начинали заниматься какой-то ахинеей, какими-то колхозно-совхозными делами, выращиванием картошки, кукурузы, будь она неладна, яблок, выводили новые сорта. Один только Витенька Кленов не изменил своему призванию, и никто не знает, как ему было тяжело, через какие испытания он прошел. Это вот мы с вами, я, в принципе, благополучный человек, доживший до преклонных лет… Звания, премии, большие гонорары, приглашения, поездки, командировки… Меня, наверное, Бог миловал. А спроси, за что – не скажу.
– Да уж не говори так. Вспомни, как ты за сердце хватался, как я тебя всякими травами отпаивала.
– Что было, то было. Кто старое помянет – тому глаз вон.
Иван Николаевич Лебедев все, что не касалось его непосредственной работы, делал очень быстро: ел, умывался, гулял. Он берег каждую секунду, каждое мгновение, дарованное ему Богом, и считал, что тратить время на такую ерунду, как прием пищи – дело предосудительное. Нельзя жалеть время только па одно в жизни – на работу, и он отдавался ей всецело. Даже в свои преклонные годы, в восемьдесят четыре, академик вставал, как и прежде, пятьдесят лет назад, ровно в половине шестого. В шесть он уже сидел за письменным столом, справа от него стоял стакан в неизменном серебряном подстаканнике, на столе лежал ворох бумаг, и он остро отточенным простым карандашом быстро писал на разлинованной бумаге.
В доме все поднимались часов в девять, так что три часа его вообще никто не беспокоил. Это были самые продуктивные часы. В последний год Иван Николаевич Лебедев как бы подводил итоги своей деятельности. Он уничтожал ненужные черновики, варианты статей, приводил в порядок свой огромный архив.
Как он с ним поступит, он уже давным-давно решил; завещание лежало в верхнем ящике письменного стола в большом темно-синем конверте, на котором сверху каллиграфическим почерком было выведено:
«Вскрыть после моей смерти».
О существовании конверта было известно жене и дочери, но о том, что находится внутри, знал он один. Самую ценную часть своего архива с материалами исследований за все годы полуподпольной работы Лебедев распорядился передать своему лучшему и любимому ученику – Виктору Павловичу Клепову. Тот волен поступить с ними по своему усмотрению: захочет – пусть уничтожит, захочет – может использовать в своих работах. Ведь многие исследования были не закончены, так получилось, что в генетике после сорок восьмого года, после той злополучной сессии ВАСХНИЛ, когда мерзавец и негодяй Лысенко сделал свой гнусный доклад, рухнуло многое. Но он, Иван Лебедев, продолжал кропотливо, по крупицам делать свое дело. Финансировали другие направления, но параллельно с ними Лебедев умудрялся нелегально вести и собственные исследования. Именно тогда и были сделаны основные наработки, благодаря которым теперь на труды русского ученого Ивана Лебедева ссылались многие светила во всем мире. Именно благодаря им, тем тайным исследованиям, многие из которых он до сих пор не решился опубликовать, проблемами генетики продолжали заниматься в России. Благодаря им Россия не отстала от остального мира: даже временная изоляция и запреты дали свою пользу. Лебедеву ни перед кем не приходилось отчитываться, он был волен в своих решениях, результатов от него никто не ждал и не требовал. Но он работал как проклятый, и результаты были; часть из них он открыл Виктору Клепову. Тот подхватил мысль учителя, продолжил его дело, но уже, как понимал академик Лебедев, зашел так далеко, что даже с ним, со своим учителем, боится говорить о достигнутых результатах.
«Думаю, ему это будет хорошим подспорьем и.., испытанием на зрелость», – рассуждал Иван Николаевич о судьбах своего ученика и архива.
Академику Лебедеву и в голову не могло прийти, что его имя в последние дни часто упоминается и всплывает в разговорах не только в ученых кругах, среди ведущих исследования в области генетики – о его существовании вспомнили и сотрудники западных спецслужб, хотя от активных исследований он отошел уже давно и к государственным секретам не имел доступа…
В большом двухэтажном особняке в предместье Праги, все в том же кабинете, куда заходил Витаутас Гидравичюс, его имя звучало не один раз. Хоть политики и заверяют на всех углах, что журналистика к разведке отношения не имеет, но ни для кого не секрет, что часто журналисты выполняют задания спецслужб. Ведь они по роду своей профессии обязаны копаться во всяком дерьме и оказываться на месте событий первыми.
А еще через журналистов очень удобно вербовать агентов, ведь представители этой профессии встречаются, беседуют, а часто и пьют вместе с теми, кто попал в поле зрения разведок. И практически каждое информационное агентство является крышей, под которой прячутся несколько человек, активно сотрудничающих со спецслужбами, а то и штатные агенты, получающие зарплату в двух местах.
По этой схеме работают во всем мире, и ни одна страна не является исключением. Ведь сейчас многие российские журналисты, работавшие в свое время в Америке, Англии, Франции слишком уж честно и легко признаются – пытаясь заработать на этом деньги – в том, как они выполняли те или иные задания КГБ. И рассказывают все это порой с улыбкой, снисходительно, словно о детской шалости: "Ну да, послали меня, снабдили документами… Да, я встречался с вице-президентом США, с самим президентом, беседовал с сенаторами, конгрессменами, с правительственными воротилами, знакомился с их женами и любовницами…
Да, меня просили узнать то или иное, получить ответ на кое-какие вопросы. Иногда я эти вопросы задавал, откровенно глядя собеседнику в глаза, а иногда вынуждал дать ответ каким-то иным способом. Ничего плохого я в этом не вижу, ведь я работал честно и, надо сказать, оказывал услуги своей же родине".
Примерно так же, как российские журналисты, могут рассказать о себе и журналисты других государств.
