Только этого Торнхилл и ждал.
Он без подготовки прыгнул вперед, замахнулся и ударил правой в подбородок полицейского, который был почти на две головы ниже и гораздо легче.
Но он недооценил своего противника. Тот отскочил в сторону и отбил удар Торнхилла, тут же ответив коротко и сильно.
Раздался особый хрустящий звук, когда его кулак врезался в грудную клетку Торнхилла. Удар был так силен и встретил такое неожиданное сопротивление, что полицейский отшатнулся, прислонился к двери и растерянно уставился на Торнхилла. Сгибы его пальцев были разбиты и окровавлены, а рука распухала так быстро, что это было заметно простым глазом.
Торнхилл удивился едва ли не меньше, чем полицейский. Но он растерялся. Он почти не почувствовал удара, но все никак не мог воспользоваться своим преимуществом. Наконец он прыгнул вперед, схватил противника за отворот куртки и сунул кулак ему в лицо.
Раздался глухой стук. Тело в руках Торнхилла обвисло.
Через секунду в маленькой комнате наступила почти неестественная тишина. Торнхилл медленно приходил в себя, глядя на безжизненное тело в своих руках. Он очень медленно начал осознавать, что убил человека.
— Но это же… — прохрипел он. — Он же мертв, Марк.
Внезапно его охватил леденящий, мучительный страх. Он отскочил, оставив тело падать, и отступал шаг за шагом назад, пока не ударился спиной о противоположную стену.
— Мертв… — недоверчиво повторил он.
Хозяин автоматически кивнул. Его лицо в мутном освещении казалось неестественно белым, нижняя губа тряслась.
— Ты его убил, — пробормотал Марк.
В его глазах ничего, кроме ужаса, не было.
— Но это же невозможно! — прохныкал Торнхилл. — Я же только один раз ударил. Нельзя же убить человека с одного удара!
— Все же, Торнхилл, можно, — сдавленно сказал Марк.
Взгляд Торнхилла блуждал в отчаянии между безжизненным телом перед дверью и жирной фигурой хозяина.
Только с большим усилием ему удалось преодолеть себя и кое-как направить свои мысли в нужном направлении.
— Ты должен мне помочь! — сказал он. — Мы должны его спрятать.
Марк резко засмеялся.
— Ты спятил, — крикнул он.
Его голос был уверенным и твердым.
— Ты убил ищейку, Торнхилл. Ты действительно думаешь, что я так устал от жизни, что влезу в это дело? Я же первый после тебя на очереди.
Торнхилл хотел вспылить, но потом понял, что бармен прав. В этот момент просить у него помощи равнялось подстрекательству к самоубийству.
— Хорошо, — прохрипел он. — Но дай мне, по крайней мере, час, прежде чем ты позовешь ищеек.
— Десять минут, — сказал Марк. — В самом крайнем случае.
Он оторвался, наконец, от созерцания трупа, с секунду пристально смотрел на Торнхилла, а потом показал движением головы на узкую, наполовину загороженную ящиками и картонками дверь за своей спиной.
— Ты можешь выйти тут. Но торопись. Через четверть часа тут все будет кишеть полицейскими.
Торнхилл сделал шаг к двери и опять остановился.
— Мне нужны деньги.
— Деньги?
— Всего несколько фунтов. Чтобы хватило на билет. Пожалуйста, Марк.
Бармен какое-то время колебался, потом кивнул с явным неудовольствием. Он сунул руку в карман своей куртки и из пачки плотно свернутых банкнот торопливо отсчитал двадцать фунтов.
Торнхилл схватил их, благодарно кивнул и двинулся без лишних слов мимо него к двери.
Леденящий ветер, пахнувший дождем, ударил его в лицо, когда он вышел на убогий задний двор, но он совсем не заметил этого. Не оборачиваясь, свернул вправо, проскользнул через низкую подворотню и тут же очутился на улице.
— Марк сказал: «десять минут», — пробормотал он про себя. — Может быть, десять минут, прежде чем полиция будет здесь.
Пожалуй, у него было, в общем, больше часа, прежде чем начнется погоня. А то, что погоня будет беспощадной, Торнхилл не сомневался ни секунды. Лондонская полиция была известна своей оперативностью, а когда погибал полицейский, это считалось самым тяжким преступлением, которое только можно было совершить в Лондоне.
Торнхилл должен был напрячь все свои силы, всю свою волю, чтобы не побежать по улицам в панике. Его разум все еще сопротивлялся мысли, что он убил человека. Он этого не хотел, видит бог.
Но этому никто бы не поверил.
Он заставлял себя спокойно идти дальше, но снова и снова ловил себя на том, что оборачивается, как затравленный зверь. Если он поторопится, то сможет за полчаса добраться до вокзала и сесть в ближайший поезд. Но наверняка полиция догадается и проверит поезд в пути. Он отчетливо понимал, что с двадцатью фунтами далеко не уедет.
Вообще, если трезво посмотреть, его положение было безвыходным. Если даже Марк будет держать язык за зубами и не выдаст его адрес, Скотланд-Ярду понадобится меньше часа для того, чтобы получить о нем все сведения и наводнить город розыскными фотографиями.
Он мрачно подумал, что действительно был бы мудрецом, если бы сразу пошел и сдался ближайшему бобби, который попался бы ему на дороге.
Но кто ему поверит? Он убил человека единственным ударом…
Он остановился, поднял руку к глазам и медленно повернул ее. Серый оттенок не изменился, наоборот, он, казалось, усилился.
Его кожа сейчас больше, чем когда-либо, напоминала искусственный материал.
«Кожа куклы», — подумал он с внезапным страхом. И сразу же ему вспомнилось, что почему-то он не почувствовал удар полицейского. Он торопливо огляделся, шмыгнул в щель между двумя припаркованными грузовиками и расстегнул дрожащими руками рубашку.
Кожа на его груди тоже начала меняться, но оттенок здесь был еще не совсем серым. Виднелось большое раздробленное пятно, которое покрывало его грудную клетку как блекло-серая сыпь, и когда он провел по нему кончиками пальцев, то почувствовал неестественную онемелую холодность.
Где-то в отдалении завыла полицейская сирена. Звук быстро удалялся, но это настойчиво напоминало Торнхиллу о его положении. Он торопливо застегнул рубашку, суетливо оглянулся по сторонам и быстро пошел по улице.
Доктор Теракис покачал головой, тяжело опустился в поблескивающее хромом кресло из металлических трубок перед письменным столом и провел обеими руками по лицу.
Жест выглядел усталым, а темные круги под его глазами и глубокие складки вокруг рта еще больше подчеркивали это впечатление. Он некоторое время пристально вглядывался в пространство перед собой, потом улыбнулся Бену Мюррею и, вздохнув, наклонился над столом, чтобы выудить сигару из пепельницы.
— Закурите?
Мюррей молча отказался, но дал доктору закурить и терпеливо ждал, пока он сделает две или три глубоких затяжки, а потом снова откинется назад.
— Это уникальный случай в моей сорокалетней практике, — начал, наконец, Теракис, — а я пережил уже многое.
