одиночестве, пока он не возвратился с ленчем. Шестью часами позже пришло время обеда.
Ко второй ночи я был уже на грани истерии и не мог уснуть.
Следующим утром с подносом явился доктор Торндайк. Он уселся в кресло за оградой и молча уставился на меня. Я попытался пересмотреть его, но, конечно, потерпел фиаско.
— Так куда же мы отправимся?
— Вы здорово влипли, Корнелл, по собственной вине.
— Может быть, — заметил я.
— И все же, как ни крути, вы — жертва обстоятельств.
— Оставьте свои причитания! Я обыкновенный заключенный. Взгляните в лицо фактам, Торндайк, и кончайте трепать языком! — оборвал я его.
— Ладно, — сказал он. — Факты таковы: мы рассчитываем, что вы поможете нам добровольно. Мы предпочли бы, чтобы вы остались таким, как есть, без всякой переориентации.
— Вы не можете мне верить, — буркнул я.
— Может быть. Не секрет, что мы посадили под замок нескольких ваших друзей. Допустим, они пройдут отличный курс лечения, если вы согласитесь сотрудничать с нами.
— Уверен, что все мои друзья предпочтут, чтобы я стоял до конца, нежели предал их идеалы.
— Дурацкая позиция, — отозвался он. — Бороться с нами — все равно, что в одиночку свергать правительство. Взгляните в лицо фактам, и вы увидите, что куда разумнее сменить карты, а потом уже выбирать масть в зависимости от расклада.
— Мне не нравится ваш новый расклад, — проворчал я.
— Многим не нравится, — заверил он. — Но ведь они не всегда знают, что для них хорошо, а что плохо.
— Слушайте, — я чуть над ним не рассмеялся. — Лучше уж я сам наделаю кучу глупостей и ошибок, чем попрошу какого-то папочку позаботиться о моей жизни. И говоря о папочках, следует упомянуть, что сам Господь Бог ратовал за полное единство наших желаний.
— Если уж цитировать Священное Писание, — сказал кисло Торндайк, издеваясь надо мной, — то замечу, что сам Господь — жестокий Бог, ниспосылает гнев свой на семь поколений тех, кто его ненавидит.
— Разумеется, — ответил я. — Но любить его или ненавидеть — это наше личное дело. Так что…
— Что вы мелете чушь! Здесь у вас тоже есть выбор. Вами никто не помыкает. Либо вы обрекаете себя на страдания, либо наслаждаетесь жизнью. Также в ваших силах решать — кому помочь, кому отказать.
— Ну, вы просто бог.
— Ладно, — сказал он, — обдумайте.
— Идите к черту.
— Довольно слабые аргументы, — сказал он надменно. — Никому от этого ни вреда, ни пользы. Так что кончайте трепаться и думайте.
Торндайк ушел, оставив меня наедине с мыслями. Наверное, стоило поторговаться, но что толку. Я ведь им нужен только до тех пор, пока они не откроют какой-нибудь метод заражения мекстромовой чумой. И когда все заботы лягут на их плечи, Стив Корнелл станет обузой.
Наступило третье утро моего заключения, но ничего не изменилось. Они даже не удосужились подкинуть мне какого-нибудь чтива, так что я оказался на грани помешательства. Вы даже не можете себе представить, какими долгими могут показаться четырнадцать часов, не побыв в камере, где абсолютно нечего делать. Я делал гимнастику. Хотелось пробежаться, но комната была мала. Я подтягивался до изнеможения, потому что для мекстрома пятьдесят раз на одной руке — не Бог весть какой подвиг. Потом передохнул и занялся мостиком, отжиманием и прочей ахинеей, пока снова не выбился из сил.
И все это время мои шарики вертелись и вертелись. Получалась весьма убогая перспектива. Выходило, что не важно, что я решу — все равно мне придется им помогать. Буду я это делать по собственному желанию, или же они меня задолбают своими лекциями и прочистят мозги, после чего Стива Корнелла больше не будет, останется тупой исполнитель их приказов. Единственное, в чем я был уверен, что не переменю своего решения. Иначе я перестал бы быть самим собой и переориентировался бы в того, о ком они мечтают. А после этой штуки человек превращается в тряпку. Вы ни за что не заставите лошадь пить воду, если она не захочет этого сама, но приведите человека под дулом пистолета, и он вылакает все до дна.
Раз карты открыты, а у меня хватит мужества сказать «нет», то меня уволокут прямиком в их департамент промывания мозгов. Собственно, больше всего я боялся, что в последний момент дрогну и не выдержу.
Для меня было уже не важно, чем им вздумается напичкать мои мозги. Достаточно было оставить меня наедине с безудержным круговоротом мыслей.
От скуки я вновь лег в постель и, ворочаясь, принялся размышлять в полузабытьи, кто же будет следующим посетителем с векселем для оплаты услуг.
Следующий посетитель появился полночью или около этого. Я очнулся от ощущения, что кто-то вошел в дверь и стоит в полумраке, освещенный полной луной, заглядывающей через зарешеченное окно.
— Стив! — сказала она почти шепотом.
— Уходи! — отозвался я. — Разве ты еще недостаточно сделала?
— О, пожалуйста, Стив! Я пришла поговорить с тобой.
Я сел на край кровати и взглянул на нее. Она была безупречно одета. На ней было светлое набивное шелковое платье ее любимого покроя. Собственно, Катарина выглядела так, как я и представлял ее во время долгих безутешных недель нашей разлуки.
— Ты хочешь что-нибудь добавить? — холодно спросил я.
— Я хочу, чтобы ты все понял, Стив.
— Что понял? — огрызнулся я. — Я и так уже все знаю. Ты намеревалась женить меня, каким-то образом привязать к себе. Бог знает, что ты добивалась. Если бы не катастрофа, я был бы связан по рукам и ногам.
— Все это правда, — прошептала она.
— Естественно! Не имеет смысла отрицать!
— Ладно, не буду.
Она покачала головой.
— Стив, ты действительно не понимаешь. Если бы ты только мог прочитать мои мысли и узнать правду!
Она хитрила неумело. Подобные утверждения ничего не значили, их можно было раздавать друзьям и врагам, а проверить невозможно.
Я взглянул на нее и вдруг кое-что вспомнил. Впервые в жизни я мог воспользоваться словесным заслоном, оказавшись с телепатом на равных. Я мог сказать «да», а подумать «нет». Абсолютно безнаказанно. Собственно, я мог пойти даже дальше, ибо, не будучи телепатом, успел набить руку на лжи, изворотливости и дипломатических уловках, чего не мог постичь ни один телепат.
Наконец-то мы с Катариной оказались в положении, когда по-настоящему не знали мыслей друг друга.
— Какую там правду? — спросил я.
— Стив, ответь мне честно. Взялся бы ты за самую грязную работу, если бы она вдруг пришлась тебе по сердцу?
— Да.
— Тогда выслушай меня. Я добровольно взялась сделать то, что сделала. Мне велели познакомиться с тобой, окружить… — Ее лицо казалось возбужденным и, наверное, вспыхнуло румянцем. Но чтобы удостовериться, не хватало света. — И тут я встретила тебя, Стив. Оказалось, что ты действительно очень хороший парень.
— Благодарю.
